Дело всей жизни. Книга вторая - Ульяна Громова

— Сын! — похлопал меня по плечу Герман вместо приветствия, едва вышел из машины, и повернулся к моей спутнице: — Раз познакомиться, Варя, наслышан о тебе, — улыбнулся девушке.

— Я тоже… спасибо… — кажется, она не заикалась лишь усилием воли.

— Армат, — протянул я руку начальнику службы безопасности, — всё готово?

— С возвращением, сэр. Да, ваш самолет готов, окно на вылет через три часа.

— Отлично, — кивнул я и повернулся к Варе: — как раз отвезу тебя домой.

Мы с ней сели в машину Германа. Всю дорогу до дома мы с отцом обсуждали ничего не значащие новости, Варя разглядывала Манхеттен с восторгом, вызывая у нас улыбки. Я помнил о предстоящем дебюте Теренса и мог гарантировать, что появление в Нью-Йоркском бомонде девушку взбодрит. Я словно читал ее мысли: у нее все сейчас куда престижнее, чем у Стаса, и она просто светилась. Усмехнулся, вспомнив, как Макс говорил, что мое решение забрать ее сюда было интуитивно верным. Варя считала Штаты венцом цивилизации и все лучшее приписывала им, оказаться здесь для нее значило переплюнуть не-брата. А значит частично утратить зависимость от идеальности своего тела и необходимости раздавать его налево и направо. Остальное Максим брал на себя.

Я не представлял, что и как он будет делать, зато прямо сейчас представлял себе встречу с Несси.

Видят все боги и дьяволы, как я соскучился!.. Но знал — едва ее увижу, уже ничто не оторвёт меня от любимой девочки. Хоть в рай, хоть в пекло ада — только вместе. Поэтому сначала должен уладить пару дел и кое-что подготовить.

Отец уже активно включился в организацию того, о чем я его просил, еще будучи в Москве. Я так много времени потерял, что теперь «загонял лошадей». И счёт осыпался прямо пропорционально грандиозности идеи. Но я мог себе позволить абсолютно все. Даже парализовать Нью-Йорк.

В пентхаусе я перепоручил Варю до слез расчувствовавшемуся из-за моего возращения Маури и закрылся с отцом в кабинете.

У меня было от силы полтора часа до того, как я выеду в аэропорт, чтобы отправиться в логово Форстера Саммерса и Линды с недружеским визитом. Авторитета конгрессмена хватило притормозить их арест до моего появления, и пока сообщники ничего о моем «воскрешении» не знали.

Отец положил передо мной ту самую статью Бродяги о деле моего деда Волгина Романа, которая чем-то меня зацепила, всколыхнула так, что я набросился на Варю зверем. Неприятно было вспоминать это, еще неприятнее слушать исповедь отца:

— …у меня тогда уже был свой бизнес… — он застыл у окна, заложив руки за спину, и смотрел на Центральный парк. За весь разговор ни разу не повернулся ко мне, так и стоял, расставив ноги. — …В России всё решают деньги. Даже не так — их количество. Поэтому я согласился на предложение Волгина жениться на его дочери. Он обещал мне коллекцию уникальнейших реликвий и всяческую поддержку — у него к тому времени уже было неплохое состояние. А после скандала в Академии наук, когда ему перекрыли всю научную деятельность, оно бы растаяло очень быстро — Властелина, его дочь, не знала меры в тратах, она была избалованной и капризной, но невероятно красивой. И трахалась со своим водителем — Владимиром. Мне было плевать, у меня не было недостатка в женском внимании, мы не любили друг друга, создавали видимость семьи для её отца. Ей он тоже поставил условие — или замуж за меня, или снимает её с полного довольствия. Она сначала пошла против него, закатывала истерики, объявила голодовку, но водитель оказался умнее, он её и уговорил согласиться на наш брак. И всё бы ничего, но Волгину захотелось внука. Он снова стал угрожать, что лишит нас всего, если Властелина не понесёт в ближайший год. Мы стали заниматься сексом, но забеременеть у нее не получалось. Проверились у врача, и выяснилось, что я не могу иметь детей…

— То есть… — слова застряли у меня в горле.

Герман повернулся ко мне и горько подтвердил:

— Да, Никита, ты — не мой сын.

— Но…

— Водителя Властелины…

Герман снова отвернулся, и я по изменившемуся голосу понял, как тяжело ему рассказывать всё это мне спустя столько лет.

— …Тогда она и придумала родить от любовника. Но год подходил к концу, и Волгин запер дочь в особняке. Она не могла встречаться с Владимиром, и шансов забеременеть у неё не оставалось. Чтобы он мог бывать у нас и трахать мою жену, я взял его своим водителем и при каждом удобном случае ездил домой и заводил его с собой под любым предлогом. Но Волгин всегда был хитрым и подозрительным стариком, он следил за нами и, кажется, о чём-то догадывался. Мы на его глазах с Властелиной заходили в свою спальню, которую даже перенесли на первый этаж, чтобы Владимир мог залезть в окно. Мне оставалось сидеть в ванной, пока они трахались. Но так долго держаться было невозможно, я просто сходил с ума от возбуждения. Однажды вышел и присоединился. Оба оказались не против, мы даже во вкус вошли. Властелина забеременела месяца через два. Всё вернулось на круги своя: жена спала с любовником, а я всеми правдами и неправдами стремился оградить свой бизнес, тогда уже большой, от капризов Волгина. Но до конца это не получалось — я был связан по рукам и ногам его юристами и бухгалтерами. Это ярмо отпустило нас, только когда он умер. Наследником всего его состояния стал ты, Никита. Он не оставил ничего ни мне, ни дочери, и лишь в завещании признался, что прекрасно знает, чей ты сын, но ему плевать, главное, что мальчик рожден его дочерью, а я привязался к тебе по-настоящему. Чтобы мы с Властелиной не развелись после его смерти, старик сделал опекуном всего твоего состояния меня. Но это не спасло наш брак, как ты знаешь. Я просто забрал тебя и уехал в Штаты. Два года, что меня не было, я настраивал здесь свой бизнес, потому что твоим состоянием пользовать не мог. Только на этом условии юристы Волгина позволили нам с тобой уехать…

— Отец… — я встал с кресла, чувствуя слабость в ногах, сердце будто защемило. Всю сознательную жизнь я ненавидел его за то, что он любил меня… — Зачем ты рассказываешь мне это теперь?

— Потому что Несси ждет ребенка. Твоего ребенка, сын.

Разразись в кабинете гром и молния или откройся врата в иное измерение, я бы не был так ошеломлен. Дар речи — это явно не то, что нужно человечеству для выражения эмоций. Когда-нибудь пустые звуки перестанут засорять околоземный эфир. Со мной же это случилось гораздо раньше. Уже сейчас.

Рука сама потянулся к сотовому — я знал, кто сотворил для меня самое драгоценное чудо. Глотал слезы, невесть откуда заполнившие глаза и глотку, смеялся нервно, вздрагивая плечами, в животе стало горячо и трепетало что-то хрупкое, настолько беззащитное и трогательное, что я вдыхал коротко и рвано, совершенно потерявшись в невыразимых ощущениях.

Я уже любил этого ребенка. Всегда любил. Когда его еще не было на свете, я любил его всем сердцем. Всем собой любил. И сейчас понимал отца, всю его жертвенность ради меня. Я винил его во многом, но будь я сто раз проклят индейскими шаманами, если сам возомню себя непогрешимым.

Только рука отца на плечах и взгляд полный понимания удерживали меня на месте.