Колыбель - Валерий Владимирович Митрохин

Нет, не холодно... пока что, — кутаясь в пиджак Руснака, отвечал Павлуша.

Фома притянул мальчишку к себе поближе. Веяло теплом мотора, стало не так знобко.

Пролетели над черной водою еще малость, и Жменя выключил движок. Лодка по инерции прошла еще чуток. В ушах все еще гудело, но приторный дух отработанных газов развеялся моментально.

— Слухай так, — распорядительным голосом говорил Жменя. — Я счас приготовлю гранаты. Пару связок... И не боись! Знаю что и как. Небось и Фомка фронта прошел... Счас я приготовлю все, а тебе знак дам. Ты, значить, по знаку лодку рванешь. Короче говоря, надо будет отойти от взрыва подальше, штоб случаем не перевернуло, понял?

— Глушить будешь? — вдруг, словно из беспамятства, вернулся в реальность Павлуша.

— Глушить, а то еще как! — деланно поразился Жменя.

— Это же нарушение... — сказал Павлуша.

— Да. А иначе никак не взять той рыбки Спас... Ну, заводи моторчик, — распорядился Жменя.

Павлуша с первого же рывка запустил двигатель. Винт, поднятый над водой, не давал мотору нагрузки, и тот ревел заливисто.

— Ну-у! — Жменя выдернул чеку из гранаты с длинной рукоятью и кинул всю связку за корму. Лодка рванулась, уходя от места, из которого спустя несколько мгновений поднялся столб воды. Жменя отстранил Павлушу и закрутил вираж, возвращаясь к месту взрыва. Большой круг воды посверкивал под звездами чешуйчатыми боками и брюшками мелкой рыбы. — Павля, сак давай! Греби саком, вали в лодку, потом разберем. — Фома стал скидывать одежду и обувь.

— Куда ты? — пыхтя от непосильно громоздкого сачка, спросил Павлуша.

— А я с воды помогать буду, понял? Надо скорее, а то рыба очухается и уйдет. Понял?

— Да-а! — выдохнул Павлуша и стал поднимать рыбу в лодку.

— Ладно, мелочь то. Гляди тут какая штукенция, а! — Голос у Фомы ликовал. — Давай сак на корму.

Павлуша кинулся на корму, шумя водой на дне лодки, спотыкаясь на рыбе, что успел сгрузить в лодку, думая при этом, как бы не погубить ненароком Спас-рыбу. Не наступить бы на нее. Варить-то ее следует цельем.

Сак, опущенный за борт, потяжелел невероятно.

— Я не подниму, — после тщетных усилий просипел Павлуша.

— Еще б тебе поднять, в ней, голубке, почти пуд, уж я-то на ощупь знаю, сколько и какая может важить, — довольно отдуваясь, говорил Фома, подсаживая сак, нагруженный черной невиданных Павлушей размеров рыбиной. — Тут еще одна, давай-ка сак, Павля!

Павлуша спустил сачок еще раз. Снова пыхтение и довольный смешок Жменя. Рыбина чуть покороче плюхнулась на дно и тут же ожила. Павлуша и охнуть не успел, как в воде оказался.

— Держись, салажонок, продержишься, а? — кричал Фома. — Я ее кокну, а потом тебя вытащу.

Фома, сверкая мокрыми кальсонами, вскарабкался на борт. Фома оседлал рыбину и бил ее чем-то тяжко и звучно. Павлуша плавал у лодки.

— Ну и вот. А ты, салажонок, умеешь, выходит, плавать. Как это, может, слыхал? Тритон... Есть такая тварь водяная. Она вообще-то земная, а без воды никак не в силах существовать. Отсыхает у нее тело без воды. Ну-ка, давай-ка руки. Взлазь на лодку и погоним до дому. А то еще ненароком застудимся.

— Надо бы глянуть, может, Спас-рыбки и нету...

— Чего? — недоуменно поворотился к Павлуше Жменя.

— Спас-рыбка. Ты же сам говорил, что она тут есть...

— Есть, есть. Вот она. — Фома, не глядя, поднял со дна рыбешку. Под жидким сиянием звезд Павлуша узнал ее, Спас-рыбку, и успокоился.

— Сколько тебе ее надо? — нарочито поинтересовался Жменя.

— Три.

— Три килограмма или три десятка?

— Три всего штуки...

— Тю, нашел беспокойство. Их тут в лодке тридцать три!

— Мне столько не надо, — испугался Павлуша.

— Не надо, так не надо, выкинешь у Камней... Руснак приедет, пусть сюда смотается, ему ж все можно. Наловит еще или, как мы, глушанет.

— Ему нельзя! Он инспектор. Что тогда люди скажут?

— А люди и не узнают. Что, люди обязаны все знать или ведать? Когда дело идет о жизни и смерти, — важно заключил Фома, — не надо думать о постороннем...

Фома выкрутил кальсоны, бросил их на банку и надел на голое тело верхнюю одежду. Павлуша дрожал. Ему не во что было переодеться.

— Скидавай одежду. Наголо раздевайся. Вон фуфайка есть, кутайся в нее.

Павлуша разделся, закутался в ватник, пропахший рыбой и грязью.

— А ты где гранаты берешь? — спросил неожиданно Павлуша.

— Где, где? Где надо, там и беру... Тебе незачем знать. Тебе скажи, так ты всю деревню в распыл пустишь...

— Надо мне это, — не унимался Павлуша, плохо слыша свой голос. — Что я тебе, ребенок? Мне понадобятся гранаты. Руснак не станет глушить, а я все равно буду. Я же не обязан, я же не охрана. Когда дело идет о жизни и смерти, чего уж тут думать...

— Правильно, — согласился Фома. — Гранаты в каменоломнях, под старой дорогой. Но ты туда не лезь. Сам не найдешь. Ты приходи до меня, я всегда тебе парочку выделю. Придешь, я дам. А лучше вместях будем ходить. Ты мне скажешь когда, и пойдем... Понял? А Руснаку и знать не надо про то. Скажешь, что наловил. К яме, мол, ходил и там, значить, поймал этой самой Спас-рыбки...

На берегу Павлуша помог перетащить рыбу в хату Фомы. Там при свете керосинки Фома выбрал ему с десяток Спас-рыбок.

Павлуша помчался домой. Сразу же схватился за примус — готовить Марусе спасительный взвар. Примус уже сипит. Вода и рыба в ней уже на огне. Что же Маруся не стонет, а? Павлуша кинулся в комнату. Маруси не было...

Седая, словно чаечка, она сидела на камне, неловко свесив к воде тонкие ноги.

— Ах ты! — радостно воскликнул Павлуша. — Вот куда ушла. А я думаю, куда же она подевалась?

Павлуша припал к ее ногам и заплакал.

— Не плачь, Павлик, ты же не ребенок, — подала Маруся голосок.

— Нельзя