Профессиональное убийство. Не входи в эту дверь! - Энтони Гилберт

– Он рисковал? Я мог войти в любую минуту.

– Вспомни, Паркинсон позвонил тебе домой и узнал, когда ты должен вернуться. Он продумал почти все. Когда это не сработало, сделал последний отчаянный ход. Грэм находился под подозрением; в какой-то мере я бы считал себя виновным в его гибели, будь у меня совесть, но адвокат быстро теряет ее по ходу деятельности. По-этому Грэму предстояло стать козлом отпущения, и если бы не мистер Блай, шкура мистера Паркинсона была бы в безопасности. Когда об этом стало известно, он, очевидно, решил, что дошел до точки. Его последней надеждой стал ты. Он не предполагал, что в нем кто-то может увидеть Рэнделла. Это было скверной стратегией. Либо Рэнделл был мертв, а мы доказали, что это не так, либо играл во всем этом такую значительную и очевидную роль, что мы его проглядели. Если бы он не старался так обвинить тебя, нам бы не удалось схватить его. Потому что Паркинсон умен. Собственно говоря, я склонен думать, что он был опьянен своим успехом. Смотри, он убил Керби, и его не заподозрил никто. Он убил Рубинштейна, и никто не заподозрил этого. Он пытался убить тебя, и этого никто не подозревал. Он убил Грэма и все-таки оставался на свободе. Но Паркинсон не знал, долго ли будет в безопасности. Оставался ты. И пока был жив, представлял для него угрозу. Тебя требовалось убрать, и Паркинсон подошел к этому очень искусно. Это был наглядный урок того, как легко создать дело против невиновного человека, хотя тебе не вынесли бы вердикта «виновен», если адвокатом был бы я, – самодовольно продолжил Крук. – Он споткнулся на пустяке – синих чернилах – за что его почти можно простить. Почти все пишут черными. Однако начав хвастаться, Паркинсон потерял осторожность. В остальном он продумал все, и ты помогал ему на каждом шагу. Ты помог ему, позвонив мне в последнюю минуту, а не из своей квартиры.

Разумеется, эта пуговица стала для него сущей удачей. Твое пребывание там тоже. Эти факты при умелом их извращении могли бы представить тебя в очень неприглядном виде. Паркинсон умело извращал их – и выдал себя какой-то нелепой глупостью.

– Ты имеешь в виду его замечание насчет неверного телефонного номера? Это не очень убедительно – и авторучка тоже. Если его будет защищать адвокат вроде Рубенса…

– Рубенсу его не спасти. Такой возможности у него не будет. Существуют отпечатки пальцев. Они решат исход дела. Потому-то тебе и позволили рисковать жизнью. Нужно было, чтобы он уличил себя сам. Полицейские проверили конверт, в котором содержалась поддельная исповедь, на отпечатки пальцев. Отпечатки нашлись, но они принадлежали не Грэму. И не тебе. Они принадлежали Рэнделлу – Рэнделлу, заметь, – не Паркинсону. Тогда у полицейских не было отпечатков пальцев Паркинсона. Они не знали, что это один и тот же человек. Но когда пригласили эксперта, он вывел этого типа на чистую воду…

– Экспертом был ты? – предположил я.

Крук усмехнулся.

– Угадал. Ну вот оно, твое дело. И серьезное предостережение от безрассудства хитрости. Это еще одно из открытий нового века.

– То же самое говорила и Фэнни! – воскликнул я. – Она сказала, что слово «хитрость» можно написать четырьмя буквами – КРАХ.

– Она совершенно права. Эта женщина разбирается в подобных делах, надо отдать ей должное. Странное она создание, Кертис. Преспокойно заводит любовников, но соверши ты преступления, так она будет оказывать тебе поддержку до самой смерти. И в конце будет смерть. Избежать ее очень трудно. Это еще одно из открытий нового века.

– Фэнни не знала, что Паркинсон виновен, – возразил я.

Крук похлопал меня по плечу.

– Эта женщина может сообразить, что к чему, не хуже кого бы то ни было. Что ж, желаю удачи. Будь я моложе, я мог бы тебе позавидовать, но в моем возрасте хочется чего-то поспокойнее.

И он самодовольно погладил себя по выпирающему животу перед тем, как выйти из такси у своего дома.

После трех часов пополудни легкий туман стал быстро сгущаться и к вечеру плотным серым покрывалом укутал Лондон и его окрестности.

Было около одиннадцати вечера, когда известный сыщик Артур Крук, сидя за столом в своем офисе на улице Блумсбери, 123, взглянул в окно, увидел сплошную мглу и подумал, что природа перестаралась, желая, чтобы город скорее уснул и успокоился. Он распахнул окошко и высунул руку. Пальцы сразу погрузились словно бы в темную сырую вату и стали невидимыми. Снаружи – ни огонька, слышалось только шарканье одинокого прохожего, вслепую бредущего по улице, да испуганный голос женщины, окликавшей ребенка в темноте.

Крука не волновало, что ему придется добираться домой в Ипс-Курт и с полкилометра шагать до станции метро. Во тьме он видел не хуже кошки. Его занимала другая мысль: такие вот туманные мрачные ночи, вроде этой, всегда доставляют ему массу хлопот.

– Туман – дело хитрое, – разговаривал толстяк Крук с самим собой. – Для одного это несчастье, для другого – прямая выгода. Какой-нибудь бедняга, попавший под колеса машины, разразится проклятиями в адрес мерз-кой погоды (если, конечно, успеет), а другой, ворюга, свистнет с десяток кошельков да еще Бога поблагодарит за подарочки.

Круку, стоявшему возле окна, подумалось также, что в такие непроглядные ночи не спят убийцы и преступники. За любым углом они могут подкараулить свою жертву, тенью следовать за ней по пятам, прихлопнуть где-нибудь втихомолку и призраком раствориться в тумане.

Далекий и печальный пароходный гудок напомнил Круку, что особенно страшно и опасно сейчас на реке, на Темзе. Слава Богу, большинство людей сидят в эту пору дома, на мягком диване и думают: «Какая тишина и какой покой!» И люди включают телевизор, чтобы отогнать невольные мрачные мысли и убедиться, что жизнь на земле продолжается, где-то светит солнце и гремит джаз.

Крук захлопнул окно, шагнул к столу и снова остановился, задумчиво почесав лоб.

– Не припомню такого плотного тумана, как сегодня.

И ему снова представилось, как люди пробираются ощупью по улицам, где за полшага ничего не видно – ни столба, ни дома, ни обочины тротуара.

– Да, скоро найдется работенка для врачей, для бандитов, для полицейских, для могильщиков и для таких, как я, охотников за преступниками.

Впрочем, Артур Крук работал сыщиком только ради собственного удовольствия: ему очень нравилось раскрывать запутанные преступления. А вообще-то он был адвокатом и ему приходилось защищать в суде как раз тех, кто нарушил закон. Но толстый Крук потому и любил сам докапываться до сути преступления, что нередко его подопечный (чаще всего – малолетний преступник) бывал не таким уж закоренелым злодеем, как думали судьи и присяжные заседатели.

Крук еще раз взглянул на темное окно, взял карандаш и написал в записной книжке: «понедельник – туман». Такие дни не обходятся без происшествий, работы для него будет много! Он застегнул на все пуговицы песочно-желтый пиджак, надвинул по самые брови шляпу горохового цвета, накинул плащ и сунул в карман перчатки.