Будет кровь - Стивен Кинг

– Я хотела сказать, если у тебя есть желание побродить по барам у озера, ты можешь поискать…

– Обожаю бродить по барам, – прерывает ее Джером. – Просто обожаю.

– Я уверена, что обожаешь, но тебе предстоит искать Пита, а не пить пиво. Может, ему понадобится помощь с бегунком по имени Герберт Рэттнер. Он белый, ему около пятидесяти…

– На шее татуировка ястреба или чего-то такого, – добавляет Джером. – Видел его фотографию на информационном стенде, Холлиберри.

– Вроде бы к насилию он не склонен, но все равно будь осторожен. Если увидишь его, не подходи, сразу свяжись с Питом.

– Понял, понял. – Голос у Джерома взволнованный. Первый настоящий преступник.

– Будь осторожен, Джером, – повторяет Холли. Если с Джеромом что-нибудь случится, она этого не переживет. – И, пожалуйста, не называй меня Холлиберри. Надоело.

Джером обещает, но она ему не верит.

Холли переключает внимание на экран, сосредотачивается то на одном, то на другом зеленом «субару». Это ничего не значит, говорит она себе. Ты думаешь о том, о чем думаешь, исключительно из-за случившегося в Техасе. Билл называл это синдромом синего «форда». Если ты купил синий «форд», говорил он, то внезапно начинаешь видеть синие «форды» повсюду. Но это не синий «форд», это зеленый «субару». И она ничего не может поделать с тем, о чем думает.

В этот день Холли не до Джона Лоу. К тому времени, когда она уезжает из офиса, информации у нее больше, и она встревожена.

5

Дома Холли готовит себе легкий ужин и уже через пятнадцать минут забывает, что ела. Она звонит матери, чтобы узнать, виделась ли та с дядей Генри. Да, говорит Шарлотта. Холли спрашивает, как он. В замешательстве, говорит Шарлотта, но вроде бы привыкает. Холли понятия не имеет, правда ли это, поскольку у ее матери есть склонность корректировать свой взгляд на события, пока они не покажутся такими, какими Шарлотта желает их видеть.

– Он хочет тебя повидать, – говорит Шарлотта, и Холли обещает подъехать, как только у нее получится, может, в эти выходные. Зная, что он назовет ее Джейни, поскольку хочет видеть именно Джейни. Он любит ее больше – и всегда будет любить, хотя Джейни уже шесть лет как мертва. Это не жалость к себе, а чистая правда. И правду нужно принимать такой, какая она есть.

– Правду надо принимать, – говорит она. – Принимать, нравится тебе это или нет.

С этой мыслью она берет мобильник, чтобы позвонить Ральфу, и вновь сдерживается. Вправе ли она портить ему отпуск лишь потому, что они вдвоем купили синий «форд» в Техасе и теперь она видит их везде?

Потом она осознает, что нет нужды говорить с ним, во всяком случае, напрямую. Она берет мобильник и бутылку имбирного эля и идет в телевизионную комнату. Одна стена уставлена стеллажами с книгами, другая – с DVD, все в алфавитном порядке. Она садится в удобное кресло для просмотра, но вместо того чтобы включить «Самсунг» с большим экраном, открывает на мобильнике приложение «Диктофон», несколько секунд смотрит на экран, а потом нажимает большую красную кнопку.

– Привет, Ральф, это я. Записываю это четырнадцатого декабря. Не знаю, услышишь ли ты эту запись. Если то, о чем я думаю, обернется пшиком, а так скорее всего и будет, я просто все сотру, но, озвучив свои мысли, я, возможно, смогу прочистить мозги.

Холли останавливает запись, думая о том, как начать.

– Я знаю, ты помнишь, что случилось в пещере, когда мы наконец-то встретились с чужаком лицом к лицу. Он не привык к тому, чтобы его находили, так? Он спросил, что заставило меня поверить. А поверить меня заставил Брейди, Брейди Хартсфилд, но чужак ничего о Брейди не знал. Он спросил, доводилось ли мне уже встречать таких, как он. Ты помнишь, как он выглядел и как говорил, задавая этот вопрос? Я помню. Ему не просто было любопытно – ему не терпелось это узнать. Он думал, что он единственный. Я тоже так думала. Полагаю, мы оба так думали. Но, Ральф, я начинаю задаваться вопросом, а может, есть еще один. Не совсем такой, но похожий, как, скажем, похожи собаки и волки. Конечно, вполне возможно, что это всего лишь синдром синего «форда», как выражался мой давний друг Билл Ходжес, но если я права, мне необходимо что-то с этим сделать. Ведь так?

Вопрос звучит жалобно, растерянно. Холли вновь останавливает запись, думает, а не стереть ли ее, отказывается от этой мысли. Сейчас она именно такая, испуганная и растерянная, а потом… Ральф скорее всего ничего этого не услышит.

Поэтому она продолжает:

– Нашему чужаку требовалось время, чтобы трансформироваться. Был период спячки, недели или месяцы, пока он изменялся, из одной личности становился другой. Одно лицо сменялось другим на протяжении многих лет, может, даже столетий. А этот парень… Если то, о чем я думаю, правда, он может изменяться гораздо быстрее, и мне трудно в это поверить. Прямо-таки ирония судьбы. Помнишь, что я сказала тебе ночью, перед тем, как мы отправились за нашим подозреваемым? Что ты должен забыть о концепции реальности, которой придерживался всю жизнь. Другие могут не верить, а ты должен. Я сказала, что мы, возможно, умрем, если ты не поверишь, и тем самым позволим чужаку двигаться дальше, в обличьях других людей, чтобы потом на них возложили вину за смерть все новых детей.

Она качает головой, даже смеется.

– Я говорила как один из тех религиозных проповедников, которые призывают неверующих прийти к Христу, да? Только сейчас именно я пытаюсь не верить. Пытаюсь сказать себе, что это все паранойяльная Холли Гибни, шарахающаяся от тени, какой я была до того, как появился Билл Ходжес и научил меня быть смелой.

Холли глубоко вдыхает.

– Человека, который меня тревожит, зовут Чарлз Ондовски, хотя обычно его называют Чет. Он – телевизионный репортер, специализируется на трех китах: преступности, обществе и обмане потребителей. Он освещает общественные дела, такие как церемонии закладки фундамента или самую большую в мире гаражную распродажу, и освещает обман потребителей – у него даже есть своя рубрика в ночных новостях, «Чет начеку», – но в основном он занимается преступлениями и бедствиями. Выезжает туда, где трагедия, смерть, боль. И если это не напомнит тебе чужака, который убил того мальчика во Флинт-Сити и двух девочек в Огайо, я буду очень удивлена. Да что там, шокирована.

Она ставит запись на паузу, делает большой глоток имбирного эля – в горле сухо, как в пустыне, – и удовлетворенно рыгает, вызывая у себя смех. Настроение чуть улучшается, Холли вновь включает запись и надиктовывает отчет о проделанной работе, точно так же, как в любом рутинном деле, поиске потерявшейся собаки или выведении на чистую воду продавца автомобилей, подворовывающего шестьсот долларов здесь, восемьсот – там. Процесс идет ей на пользу. Все равно что дезинфицировать рану, которая только начала воспаляться.

Проснувшись утром, Холли чувствует, что готова к работе, а еще готова выбросить из головы и самого Чета Ондовски, и свои паранойяльные подозрения по его части. Кто это сказал, Фрейд или Дороти Паркер, что иногда сигара – это просто сигара? Кто бы ни сказал, иногда темное пятнышко у рта репортера – всего лишь волосы или грязь, которая выглядит как волосы. Именно это и скажет ей Ральф, если когда-нибудь услышит ее аудиоотчет, но почти наверняка не услышит. Хотя свою задачу он выполнил: выговорившись, Холли прочистила мозги. В какой-то степени аудиоотчет сработал как психотерапевтические сессии с Элли. Потому что если Ондовски каким-то образом трансформировался в Джорджа-террориста, а потом вновь в самого себя, зачем ему оставлять клок усов Джорджа? Идея нелепая.