Русич. Перстень Тамерлана - Андрей Посняков

Иван и сам не знал, почему вдруг так взволновал его этот вопрос? Ну, допустим, искомый перстень у Тимура. И что? Что, выкрасть его, неизвестно как, и главное, пока неизвестно – зачем? Что потом с ним делать? Абу Ахмет, вероятно, знает… Только где ж его разыскать-то? И жив ли он вообще? Раничев вздохнул, потом неожиданно улыбнулся. Ведь, наверное, Абу Ахмет был не единственный, кто знал, как использовать перстень. Ведь откуда-то он узнал об этом, кто-то же его научил? А где он раньше жил, и вообще – кто он по национальности? Монгол, перс, турок? Или – узбек? Нет, пожалуй, этой нации еще нет. Спросить Салима? Уже спрашивал. Правда тот отвечал слишком уж кратко.

– Абу Ахмет? – Салим удивленно хлопнул глазами. – И что ты про него все выспрашиваешь? Лучше б подумал, как убежать. Да, Абу Ахмет – мой земляк из Ургенча, но почти совсем не жил там. Говорят, двадцать пять лет назад он был сербедаром, которых использовал Тимур, чтобы захватить власть в Мавераннагре…

– И с которыми потом жестоко расправился, – продолжил Иван и замолк. А ведь этот Абу Ахмет имеет все основания для того, чтобы сильно ненавидеть Тимура. И может быть, он специально похитил перстень, чтобы уничтожить Хромца или каким-то образом навредить ему… А что? Весьма похоже на правду. Значит: и Абу Ахмет – если он жив – обязательно будет там, где Тимур. А где сейчас Тимур – в ордынских степях, а здесь, под Угрюмовым – его передовой отряд под командованием эмира Османа. Двадцать шестого августа Тимур повернет свое войско назад, в Мавераннагр, уж очень там станет неспокойно, да и корм для коней – поди найди его глубокой осенью? Двадцать шестого августа тысяча триста девяносто пятого года митрополит Киприан велел – вернее, еще только велит – привезти в Москву почитаемую икону Владимирской Божьей матери, ее поместят в Успенский собор – и Тимур отойдет как раз в этот день, а стоявшие у Коломны и со страхом ждущие непобедимые тумены эмира полки московского князя Василия с облегчением вернутся домой. Или, кажется, по пути кого-то пожгут? Ну это, в общем, не важно. Важно другое – Тимур двинется в обратный путь еще до начала осени. Остался примерно месяц. Да еще дорога… Иван прикинул – двинутся на юг, обогнув Приволжскую возвышенность, затем по Прикаспийской низменности, по территории будущего Казахстана, на плато Устюрт, затем вдоль Амударьи, потом повернут на восток, в сторону Сырдарьи, вот между этими реками и будет Самарканд. Концы нехилые! Примерно три тысячи километров. Да по степям, да по пустыням… Правда, в империи Тимура должны быть очень хорошие дороги – это важно для любой империи: связь, возможность быстро перебросить войска, торговля… Раничев вдруг усмехнулся. Подумалось – вот в советской империи были очень плохие дороги, может и это тоже явилось одной из причин распада? В России хороших дорог тоже почти что и нет…

Иван покачал головой. Чего только в голову не полезет! Чтоб окончательно не отупеть за время тяжелых месяцев пути, надо найти какое-то дело. Тоже тяжелое, только умственное… Дело… А чего его искать-то? Язык! А лучше – два. Персидский и тюркский. Без знания языка он не сможет ничего. Салим! Салим должен помочь!

– Язык? – Отрок пожал плечами. – Якши! Нет ничего проще. Просто запоминай слова…

Через несколько дней Раничев уже понимал самые простые вещи: «принеси воды», «работай лучше», «скажу хозяину, и он прикажет бить тебя палками». Глядя на него, стали учиться и Ефим с Авраамом. Ефим Гудок сильно сдал за последнее время: волосы его свалялись и поседели, обычно жизнерадостно торчавшая борода поникла и напоминала теперь грязную паклю, сам Ефим исхудал и все время кашлял, харкая кровью, – видно, застудил легкие. Или отбили – что более вероятно. Авраам тоже выглядел не лучше – и раньше-то был худ, а уж теперь вообще превратился в такую жердину, что казалось, шатался от каждого порыва ветра. Светлые глаза парня глубоко запали, нос заострился. Ему б молока да хорошо покушать. Ну откуда здесь молоко? Пленников кормили так, чтоб едва таскали ноги. Давали раз в день пресную лепешку да несколько глотков мутной воды – как хочешь, так и выживай. Уже померло человек с десяток, казалось бы – прямой убыток хозяину. Но это так просто казалось. Иван чуть позже догадался – Энвер-бек поступал со своей живой собственностью абсолютно верно, хоть, быть может, и жестоко – но здесь никто не страдал излишками гуманизма. Пусть слабые лучше умрут здесь, нежели в пути – ведь их нужно было кормить, а так экономилась пища. Похоже, подобная печальная участь ждала и Авраамку с Ефимом. Салим чувствовал себя гораздо лучше, хотя тоже заметно ослабел, как и все вокруг. Живот его ввалился, ребра туго обтянулись кожей, однако парень был жилист, вынослив и, как ни странно, весел. Раничев быстро догадался почему. Наверное, Салиму было просто приятно вернуться на родину, пусть даже так, рабом. Ургенч – город в песках, сожженный когда-то Тимуром и вновь отстроенный жителями. Не следовало забывать, Абу Ахмет тоже был из Ургенча, и, как сказал Салим, многие выходцы из этого города проживали теперь в Самарканде – искусные ремесленники, книгочеи, ученые – переселенные по приказу Хромца. Он, Раничев, дойдет! Он обязательно должен дойти… Перстень, Тимур, Абу Ахмет… И… и Евдокся – эта девчонка с глазами цвета сияющего изумруда словно приворожила Ивана, да так, что тот отдал бы, казалось, все только для того, чтоб она была бы счастлива.

Он-то дойдет – есть цель, – а Ефим с Авраамкой? Искоса посматривая на них, Раничев четко сознавал – вряд ли. Надрывно кашляющий скоморох и шатающийся от ветра писец – они просто должны были умереть, не здесь, так в пути, и кости их будут грызть шакалы. Бежать? А почему нет? Похоже, для Ефима с Авраамкой это был бы единственный выход. В конце концов – что им терять-то? Все равно ведь помрут.

Ночью Иван переговорил с ними и с Салимом. Оба – скоморох и писец – согласились бежать при первом же удобном случае, который должны были устроить для них Салим с Раничевым. Авраамка слабо улыбался в свете луны, а Ефим оживился и даже, казалось, стал гораздо меньше кашлять. Спросил только, глядя на Ивана:

– Так вы с Салимом не с нами, друже?

– Нет, – качнул головой Раничев. – Поверь, мне очень нужно попасть в стольный град Хромца. Салиму тоже.

– А если попадемся… то есть если мы убежим, то все подумают на вас… – Ефим взглянул прямо в глаза Ивану.

– Не подумают, – тихо засмеялся тот. – Уж что-нибудь да измыслим, верно, Салим?

Он размышлял всю ночь, строя различные планы и тут же отвергая их как нереальные. Поднять небольшую заварушку и, воспользовавшись этим… Нет, заварушку быстро подавят, тут кругом вооруженные воины. Кинуться всем одновременно в разные стороны? Чушь. Во-первых, маловато шансов убежать, во-вторых – попробуй-ка, уговори всех пленных. А вдруг настучит кто? По этой же причине нельзя отправлять с Ефимом и Авраамкой кого бы то ни было еще – кто его знает, что за люди? Выяснять особо некогда, а верить просто так Иван здесь уже давно разучился. Доверял только тем, кого успел хорошо узнать, – тем же Ефиму, Авраамке, Салиму. Последнему – почему-то меньше всего. Ну тем не менее… Сколько же у Энвера пленных? Да и не только у него. Приподнявшись, Иван осмотрелся: в призрачном свете луны спящие, распластавшиеся по черной траве тела казались мертвыми. Сотни шатров раскинулись до самого леса, везде горели костры стражи, и верные нукеры эмира Османа, словно псы, без устали рыскали по всему периметру лагеря. А пожалуй, пара человечков сбежать все-таки сможет, только не ночью – гулямы славились осторожностью и на ночь усиливали посты. А вот днем, во время какой-нибудь суматохи… Скажем, когда пойдут по воду к реке, под присмотром старого Ичибея и двух младших нукеров – зверовидных глуповатых орясин. Или не обязательно по воду – за хворостом, к примеру… Лес, он ведь только издали кажется маленьким и домашним, на самом-то деле – тянется аж до самой мордвы и дальше, и буреломов в нем хватает, и болот, и урочищ. Да, там есть, где укрыться. И кажется, Энвер-бек это не вполне понимает – ну откуда ж ему знать, что такое непроходимая чаща, с болотами, буреломами, урочищами? Как бы только вывести туда ребят? Придумать что-нибудь…