Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана - Луи де Берньер

Его преосвященство улыбнулся:

– Этим расплачиваешься за то, что становишься мужчиной.

– Тем, что толстеешь?

– Нет, глупый, тем, что колешься. Я не толстею, это болезнь.

– Ты умрешь?

Прямой вопрос на мгновенье ошеломил священника, а потом пришла мысль, что это вполне вероятно. Кристобаль наблюдал за отцом:

– Тебе нельзя умирать.

Кардинал Гусман покачал головой, будто сожалея о чем-то, и так крепко прижал к себе Кристобаля, что мальчик сморщился.

Священник почувствовал, что сын вырывается, и увидел, что вместо драгоценного плода запретной любви у него на коленях крутится Непотребный Ишак с заросшими жесткой шерстью ушами, огромным, упрямым членом и отвратительным слюнявым языком. Ишак злобно покосился на кардинала и, превосходно подражая тоненькому голосу Кристобаля, насмешливо сказал:

– Поцелуй меня еще, папа.

Вне себя от ужаса, кардинал вскочил, и тварь свалилась на пол. Преодолевая отвращение, его преосвященство собрал все мужество и решимость, крепко схватил чудище и, невзирая на вопли, вышвырнул его в окно. Ожгло руку, Гусман взглянул – кардинальского перстня не было, он сорвался и улетел вместе с бесом.

Кристобалю показалось, что он кувыркается в воздухе целую вечность непонимания. От удара о мутные воды перехватило дыхание, он судорожно вдохнул, но грудь наполнилась не воздухом, а противной вязкой гнилью, жирной от разложения пропавших беспризорников. Кристобаль очень медленно опускался на дно, изумленный и убаюканный задумчивостью надвигавшейся смерти; он чуть взмахнул руками, и они закачались, как ласкавшие их водоросли, что вечно тянулись к свету; затем его подхватило и понесло в бесконечное путешествие к безымянному морю, а он по-прежнему сжимал в руке серебряное распятие и свой любимый кардинальский перстень.

Кардинал Гусман отвернулся от окна, разглядывая руку без перстня, и увидел Непотребного Ишака – тот смеялся, развалясь в кресле. Священник бросился к окну, пронзительно крича: «Кристобаль! Кристобаль!» – схватился за голову и простонал, будто все горе мира обрушилось на него. Он хотел прыгнуть вслед за сыном и попытаться его спасти, но благоразумие взяло верх, к тому же вдруг возникла мысль: откуда он знает, что на самом деле произошло? Может, он и вправду только что вышвырнул беса, и тот просто снова появился? А может, бес с самого начала притворялся Кристобалем? По каменным равнодушным коридорам дворца кардинал пошел искать сына.

Он вошел в детскую и увидел, что кровать пуста. На полу в беспорядке разбросаны забавные разноцветные игрушки, на стене – изображение Господа нашего с кровоточащей раной боролось за внимание с портретами знаменитых футболистов, которые Консепсион старательно вырезала из журналов. Ускоряя шаг, кардинал обошел весь дворец и осмотрел все укромные уголки и любимые закутки мальчика, где всегда его находил, когда они играли в прятки. Он вышел во двор, где Кристобаль любил наблюдать за колибри и, подражая им, быстро размахивал ручками, бегал и кричал: «Смотрите, смотрите на меня!»

В сердце кардинала росла чудовищная уверенность; он бегом вернулся в кабинет, подставил стул к окну и выглянул. В реке он не увидел ничего, кроме изломанного отражения краснеющей луны и газовых фонарей. Кардинал слез со стула, вытер вспотевший лоб и увидел игрушечную собачку, с которой сын вошел в комнату.

Оглушенный, разрываясь от ненависти и презрения к себе, пожираемый совестью, кардинал бросился к Консепсион. Он распахнул дверь и упал перед ней на колени. Консепсион укладывала платье в шкаф и застыла, напуганная этой мукой и раскаянием. Слезы одна за другой катились по щекам кардинала, голос прерывался, он поднял трясущуюся руку и с мольбой взглянул на Консепсион.

– Господи, яви свою милость, – выговорил он. – Кажется, я убил Кристобаля.

Страшная боль, перекручивая внутренности, пронзила его, он резко втянул воздух, повалился ничком и замер.

Никому из человеческих существ не дано раз и навсегда установить набор истин и, руководствуясь ими, благополучно шествовать по жизни с закрытым внутренним взором.

Джон Стюарт Миллъ

Его превосходительство проглядел донесения из посольства и понял, что совершенно не тоскует по родине. На генерала Хернандо Монтес Соса было совершено покушение – это держалось в секрете, пока различные ветви служб внутренней безопасности решали, кто его организовал. Государственная служба информации полагала – коммунисты; служба безопасности вооруженных сил заявляла: некий адмирал, желавший стать начальником генерального штаба; отдел разведки военно-морского флота утверждал: коммодор военно-воздушных сил; отдел безопасности авиационных войск считал, что покушение совершил недовольный армейский генерал; начальник федеральной полиции был убежден в заговоре правых, имевшем целью свалить вину на коммунистов и скомпрометировать их к собственной выгоде; шеф местных отделений полиции полагал, что это сделал просто человек, жаждущий известности; глава национальной жандармерии считал – сумасшедший; начальник столичной полиции думал, что это дело рук ЦРУ; в министерстве иностранных дел были уверены: покушение – часть международного заговора, инспирированного Моссадом, отдел безопасности министерства внутренних дел предполагал, что замешан КГБ; управление министерства по надзору за занятостью обвиняло парагвайцев, поскольку генерал перекрыл наркопоставки из этой страны; оперативный отдел промышленной безопасности государственной нефтяной компании пришел к заключению, что покушение – часть широкого заговора мусульманских экстремистов и мормонов, желавших легализовать многобрачие. Его превосходительство отметил, что генерал Соса цел и невредим, и свалил все донесения в мусорную корзину; сам он считал покушение делом рук наркокартелей. Гораздо интереснее было письмо французского посла, где тот рекомендовал шлепки как возбуждающее средство, поскольку они вызывают прилив крови к соответствующим органам у лиц обоего пола; его превосходительство задумался, а потом вспомнил, что сам рекомендовал французскому посланнику данные упражнения. Затем президент обратился к письму министра финансов Эмперадора Игнасио Кориолано, где говорилось, что внешний долг взлетел на тот же ошеломительный уровень, какого достиг в конце периода «экономического чуда» доктора Бадахоса. Далее Эмперадор сообщал, что вместе с министром иностранных дел Лопесом Гарсиласо работает над тем, чтобы получить финансовый совет архангела Гавриила, а экспедиции, направленные на поиски Эльдорадо, обнаружили в пещере тайник с ржавыми мушкетами, спрятанными там в 1752 году во время неудавшегося восстания. Ружья продали американскому музею и выручили полмиллиона долларов, которые непонятным образом исчезли в недрах международной банковской системы. В личной приписке Эмперадор добавлял, что купил небольшой самолет и учится на нем летать.

Его превосходительство взял письмо из Института геральдики (Балтимор), куда обратился с заявкой подобрать ему соответствующий «гербок», и на него обрушилась лавина причудливой тарабарщины. «Горностаевый… – бормотал президент. – Пасть… черный… расправив крылья… Размыто или резко?… С мушкетами… Божество и Дама сердца… На львиных спинах… Обернувшиеся ягуары на задних лапах?… Рельефные сарацины?…» Он нетерпеливо фыркнул и черкнул в институт записку: «Вы мне лучше нарисуйте».