Я - утопленник - Андрей Прусаков

Черный, непроницаемый для солнца и света тоннель под мостом вел на территорию лавры. Несмотря на приобретенные навыки, я с трудом мог что-то различить в мертвой воде. Сюда стекались воды со всего кладбища и растворялись в Неве. Я двигался против течения, впрочем, оно здесь почти не ощущалось. После встречи с Упырем я знал, что эта вода мертва. Сотни лет она впитывала в себя останки похороненных, ее берега сложены из костей и плоти, превратившихся в землю и в корни кладбищенских деревьев. Она была черной и тягучей, совсем неживой. Несмотря на отсутствие обоняния, я чувствую, насколько она гнилая. Какая-то водоплавающая дрянь касается тела отвратительными бархатными пальчиками, и я вздрагиваю. Стены черной протоки заросли бесцветным мхом, заглушающим любые звуки. Казалось, я не плыву, а падаю в бездонный колодец. Или в чью-то глотку. Даже размытое серое пятно впереди не справлялось с этим наваждением. Наконец-то, выход! Я вздохнул свободнее, но подумал, что теперь надо быть вдвойне осторожным. Не хотелось бы встретиться с Упырем снова. Тем более что со мной Дарья. Но, раз она не испугалась, поверила мне, не испугаюсь и я.

Я выбрался из ручья и, спрятавшись за склепом, надел магическую одежду. Сейчас день, и на кладбище много людей. Место, где я выбрался на берег, было мне незнакомо, и пришлось побегать по аллеям, пока не нашел Коврова.

– Павел Иванович! – закричал я, подбегая к могиле. – Она здесь, она ждет вас!

Ковров обернулся. Его глаза сверкнули:

– Идем!

– За мной, – сказал я, и мы побежали. Вернее, бежал я, а Ковров стремительно обогнал меня, проносясь сквозь деревья и надгробия.

– Где она, где? – лихорадочно повторял он.

– Здесь, за ручьем!

Мы достигли моста, и Ковров остановился перед черной водой. Лицо его потемнело.

– Дальше я не могу идти! – Он умоляюще посмотрел на меня. – Приведи ее сюда!

– Конечно, Павел Иванович! Ждите!

Я нырнул в воду и понесся вперед. Черный тоннель промелькнул так быстро, словно я моргнул чуть дольше обычного. Дарья ждала на дне.

– Идемте. – Я взял Дарью за руку и повлек за собой. Она без слов подчинилась.

Я подумал, что в тоннеле ей станет страшно, потому что было страшно мне, – и от страха без перерыва болтал, рассказывая что-то о себе и Коврове…

Еще не доплыв до конца речки, я увидел силуэт Коврова. Он спустился в Монастырку и стоял по пояс в воде, полупрозрачный, в старомодном костюме и шляпе, откуда ни возьмись оказавшейся у него на голове.

– Дарья! – крикнул он. Я остановился, пропуская даму вперед. Мне в голову полезли совершенно дурацкие мысли: как нежная и кроткая Дарья встретится с любимым абсолютно голой? Дарья проплыла мимо, и я с изумлением увидел, что на ней светящееся во мраке белое старинное платье.

Они встретились у входа под мост и остановились, глядя друг на друга. Это длилось долго, но мне не было скучно. Я понял, что вижу то, что может видеть и понимать не каждый. Два полупризрачных силуэта стояли, не произнося ни слова, но я знал, о чем они говорят. Они забыли обо мне, забыли, где они, забыли прежний страх и отчаяние – все это я читал на их призрачных, но живых лицах. Я завидовал им и знал, что никакой Упырь не появится и не разрушит эти чудесные мгновения, потому что они заслужили их. Затем они взялись за руки, и я почувствовал, что явно здесь лишний. Я попятился во тьму и еще долго плыл спиной вперед, провожая глазами Коврова и Дарью, а их призрачные фигуры светились во тьме, как далекие, недосягаемые звезды.

…Мы сидели в кафе и пили кофе. Вернее, кофе пила Юля, я же, по обыкновению, воду. Причем купил полуторалитровую бутылку. Мне повезло: я сумел дозвониться до Юльки именно в тот момент, когда она ненадолго приехала в город. Соврал, что глючит телефон, и потому не смог ответить на звонки. Я даже удивился, с какой легкостью Юля меня простила.

– Все-таки бабушка правду сказала: ты очень изменился, – проговорила Юля.

Я хотел сказать, что думаю о ее бабушке, но сдержался. Это мелочь по сравнению с тем, о чем предстоит рассказать. Еще бы я не изменился? И кто бы не изменился?

– Да, я изменился. Ты не представляешь, до какой степени.

– Ты не просто изменился, Энди, ты стал другим человеком.

«Не человеком я стал, а мертвецом», – подумал я, а вслух сказал:

– Я знаю.

– Я помню: ты всегда был веселым, шутил, прикалывался над всеми… Сейчас ты другой. Что случилось, Андрей?

Вот он, главный вопрос. И что ответить? Правду? Нет, еще не время. Нельзя ей сейчас сказать! А когда? Не знаю! Как признаться Юле, что я мертв? Она, конечно, не поверит, и что тогда? Снова нож в себя воткнуть? У Кости психика покрепче, и то бежал, словно угорелый.

– Просто я лучше узнал жизнь.

– Когда ты дрался там, в клубе, мне стало очень страшно. У тебя было такое лицо…

– Это чтобы Темного напугать, – попробовал отшутиться я.

– Нет, Андрюша, ты выглядишь больным!

– Больным?

– Эта твоя постоянная жажда… Кожа темная и сухая…

– Загорел и подсох…

– Это несмешно, Андрей! Может, у тебя диабет? Я слышала, от диабета пить очень хочется! Ты к врачу не ходил?

– Зачем? Никакого диабета у меня нет! Я в порядке.

«Ха! Диабет! Лучше бы у меня был диабет, – подумал я, – да я был бы просто счастлив!»

– Ты не в порядке, я ведь вижу. Даже когда улыбаешься, кажется, что у тебя кто-то умер… А как дела у твоей мамы?

– Жива и здорова. А как твоя бабушка? – попытался я перевести разговор.

– Ничего. Правда, говорит, что меня ждет горе, если буду с тобой встречаться.

Я промолчал. Это бабка всю воду замутила! Тоже мне парапсихолог! Дай время, доберусь до нее, покажу пару фокусов…

– Я, кажется, знаю, почему…

– Ничего ты не знаешь! – грубо проговорил я и испугался. Слова вылетели сами собой. Это плохо. Надо себя контролировать. Так ведь Юльку обидеть можно! – Слушай, я недавно встретил двух людей, – поспешно проговорил я более мягким тоном. – Мужчину и женщину. Они давно не видели друг друга, очень давно. Они любили друг друга так, что… не сказать словами. Много, много лет. Они могли простить все, понимаешь… И каждый из них знал, что будет прощен, верил в это…

Юля слушала, глядя на меня, а я не мог осмелиться взглянуть ей в глаза. Проклятая русалка! Из-за нее я чувствовал себя испоганенным, недостойным даже Юлиного взгляда.

– И когда один ослабел, другой не стал его осуждать. Он верил, что они не расстанутся никогда. Так и случилось. Это была настоящая любовь, а их вера – настоящая сила.

Юля молчала. Мне казалось, она понимает.

– Я видел, чувствовал эту силу. Хочу, чтобы так было и у нас!