Алатырь-камень - Валерий Елманов

Слушая гостей, князь еле сдерживал радостную улыбку. Наконец-то удача начала ему улыбаться. Теперь он получал возможность, не нарушая своего слова, прийти в Прибалтику, а епископу заявить:

– Извини, старина, но меня пригласили исконные владельцы этой земли. Оказывается, под тобой они быть не желают, а все как один хотят под мою руку. Так что давай-ка ты, дядя, проваливай вместе со своими железными дровосеками. Ах, не-ет? Ну тогда пеняй на себя. Сейчас я тебе покажу, кто в Изумрудном городе настоящий Гудвин, великий и ужасный.

Он уже просчитал почти все нюансы, пока послы продолжали убеждать князя, что встретят его с распростертыми объятиями и вообще вооруженные силы эстов, летгаллов, ливов и куронов в его полном распоряжении, равно как и они сами. Отныне и навеки. Словом, приди и владей. Условие ставилось всего одно: веротерпимость.

Все закончилось тем, что рязанский князь милостиво пообещал обсудить сказанное ими, а заодно и сам предложил подумать над тем, что Русь, как ни крути, страна христианская, а посему веротерпимость – это одно, но как они посмотрят на строительство церквей в своих местах и православное богослужение? Разумеется, никто их не собирается загонять в божьи храмы, поскольку русичи – не немецкие варвары, но его воинам где-то надо молиться.

Кроме того, есть еще одно условие – веротерпимость должна быть обоюдной. Он, князь, не собирается преследовать тех, кто поклоняется своим богам, но и они должны будут пообещать, что не станут мешать своим людям из числа тех, кто захочет обратиться в христианство.

Высказать свое мнение об этом послы должны были через два дня.

«Вполне достаточно, чтобы Славка тоже успел подъехать и порадоваться. В конце концов, он чуть ли не громче меня ратовал за полный разгром немчуры», – рассуждал Константин, но на всякий случай еще перед вечерним застольем велел местному воеводе Позвизду немедленно направить в Рязань трех дружинников на самых быстрых конях, чтобы они поторопили верховного воеводу с приездом.

– А если его там еще нет? – на всякий случай уточнил обстоятельный Позвизд.

– Тогда… – Константин ненадолго задумался. – Тогда пусть они прямиком по Оке гонят коней к Мурому. Лед крепкий, так что наш воевода непременно по реке двинется. Не должны они разминуться.

Пиршество прошло обычным порядком. Звучали здравицы в честь хозяина и ответные тосты, в которых прославлялась мудрость мужей эстов, красота земли летгаллов, величавое очарование острова Эзель и прочая, прочая, прочая.

Однако на следующий день Вячеслав так и не подъехал. Добросовестно прождав своего запаздывавшего друга до самого вечера, Константин, озлившись, собрал всех на совет. Дальше откладывать было некуда.

Заседали недолго. Евпатий Коловрат поначалу предложил прикинуть, что отвечать послам, если они не согласятся с теми дополнительными условиями, которые подкинул им князь, но тут вмешался Константин.

– И думать нечего. Сразу скажем «нет», – категорично заявил он и пояснил: – Если они упираться будут, значит, не до такой степени у них на душе накипело. Жаль, конечно, но мы и подождать можем, а вот они…

– Я говорил с ратниками, которые прибыли из Кукейноса, – подал голос Пелей. – Так они сказывали, что немцы – вои добрые, но воюют только так, как уж привыкли. Если их ворог что-то новое и придумает, то они все равно по-прежнему напролом прут.

– Вот только крепости у них… – усомнился Позвизд, но тут же опроверг сам себя: – Хотя сотня Вячеслава любые ворота откроет.

– А хватит их на все орденские грады? – спросил Коловрат.

– Даже если и не хватит, мы их камнеметами заменим. Ты же сам сказывал, княже, что наши подале бьют, чем ихние, – встрял Лисуня.

– А ты, Изибор, что молчишь? – повернул голову Константин. – Как ни крути, а лоб в лоб нам сойтись придется. Устоят твои дружинники против немчуры и датчан?

– Таран хорош, когда он тяжелый, – задумчиво ответил Изибор. – У них кони добрые, да и сами рыцари так в броню закованы, что щель не сразу сыщешь. Трудненько придется.

Константин задумался. Действительно, перед мощным таранным ударом тяжелой конницы, закованной в стальные доспехи, пожалуй, могут дрогнуть самые лучшие пешие полки.

– А мы начнем все через месяц, – спокойно произнес он и загадочно улыбнулся.

– К весне поближе? – удивился Изибор. – У меня же лошади в грязь по самые бабки уйдут. Какие уж тут сражения?

– Вот именно, – подтвердил Константин. – Так это у тебя. А ты теперь задумайся, каково крестоносцам придется?

– Так они вообще до нас не доскачут. – Лисуня первым понял хитрую мысль своего князя и живо представил себе всю дальнейшую картину.

– А мы им еще и ров выкопаем, – добавил Константин.

– Навряд ли получится. Слыхали они, небось, про такую хитрость, – усомнился Позвизд.

– Во-первых, им деваться некуда. Тут уж либо пан, либо пропал, – начал загибать пальцы Константин. – Во-вторых, слишком велика будет их радость, когда увидят, что трусливые русичи наконец-то вышли в поле на открытый бой. В-третьих, ровики выкопаем совсем узенькие, в локоть шириной, не больше. Опять же снежком их присыплем, как под Коломной. К тому же еще одно не забывайте. Сейчас они слабее всего, а с весны к ним люди из-за моря начнут прибывать.

– А тогда и думать нечего, – передернул плечами Пелей. – Бить их, пока не опомнились, и всего делов.

– Ну что, на этом и порешим? – довольно улыбнулся Константин.

– Вот только договор у нас с ними, – напомнил Коловрат.

После смерти боярина Хвоща Константин поставил именно его во главе всех посольских дел, памятуя непревзойденное умение молодого боярина сглаживать острые углы, талантливо обходить все шероховатости, закручивать разговор так, чтобы собеседники первыми заговаривали обо всех щекотливых проблемах, и подводить их к нужному выводу. Нужному для рязанского княжества.

Однако хитрости, оговорки, недомолвки и прочее он допускал только во время самих переговоров. Едва же составлялся сам договор и высказанные слова превращались в обязательства, как тот же Коловрат считал необходимым выполнять их от и до. Если же князь, по его мнению, забывал о том, что подписи уже поставлены и взаимные клятвы зафиксированы, то Евпатий не стеснялся и напомнить.

– А как же иначе? Ты же меня сам на это место усадил, – разводил он руками. – Выходит, что я для всех соседей первейший блюститель княжьей чести. Уговор как кирпичик. Пока в стену не вложил, крути-верти в руках, как хошь. И туда его примости, и сюда, а то и обтеши легонько, ежели не подходит, на все твоя воля. Но коли в раствор его окунул да в стену вставил – все. Теперь его трогать не моги. А если выдернешь, то остальные сами посыплются, потому как веры твоему слову не будет.

Особых разногласий у боярина с Константином до этого времени пока что не было, поскольку оба придерживались одинакового мнения, и вот теперь, судя по всему, князь собирался впервые на памяти Коловрата нарушить данное слово. То, что уговор был подписан с латинянами, значения не имело. Какая разница, хоть с чертом, но ведь договорились и вдруг на попятную. Как же так?