Гимназист - Константин Георгиевич Калбанов

покачал головой. Однако возражать не стал, ведь это мои деньги. Причём полученные не с игры.

С одной стороны, я ещё не успел пустить по ветру честные трофеи. С другой, оружейник Дудин заявил, мол, так дело не пойдёт, и я должен получать свою долю с продаж образцов, изготовленных по моим чертежам. Порядка пятидесяти рублей в месяц, не шутка! Был и третий источник, я зарабатывал тем, что рисовал лубки.

Тут, правда, заработок и вовсе копеечный, но это ведь для души. Тем паче, что я рисовал не привычный в России лубок, а самые настоящие комиксы, ещё и протравливал на медной пластине для печати. Вот так я стал своеобразным писателем, ага. Кстати, книжонки разлетались как горячие пирожки, только подавай. Хотя больших денег всё же не приносили…

— Надо же, поскрёбыш, а празднует так, словно великий одарённый в мир пришёл, — хмыкнув, заметил боярич Ворохов.

Этот так же недавно прошёл инициацию и в отличие от меня имел потенциал девятого ранга. Это, конечно, побольше, чем даже у великой княжны, заканчивавшей первый курс московского кадетского корпуса, но ума он так и не нажил.

— Угощайтесь, Глеб Егорович, — сделал я ему приглашающий жест.

— Что, понял, где твоё место, — хмыкнул боярич.

— Странные вещи вы говорите, Глеб Егорович. Я всегда знал, где моё место и сколько мне по силам унести. К примеру, год назад это был одарённый пятого ранга, напавший на меня из-за угла. Через сколько вы сумеете достигнуть такого роста? Лет семь или восемь? А я уже сегодня универсал.

— Что толку от твоего универсала, если ты бесталанный.

— Ну, дар можно и развить. К примеру, выкупить волколака у охотничьей команды. Редкость несусветная, стоит дорого, но проблему роста дара решает. А вот если к восемнадцати годам ума не нажил, то боюсь, это навсегда.

— Ты это мне сказал? — под раздавшиеся в столовой смешки, вскинулся боярич.

— Ну что вы. Я просто рассуждаю на отвлечённые темы. И да, Глеб Егорович, вам не кажется, что тыкая мне, вы меня ничуть не принижаете, так как всем известно моё дворянское происхождение. А вот вас мужицкая речь не красит.

— Ты-ы… — задохнулся Ворохов.

— Да, Глеб Егорович? Я вас внимательно слушаю. Простите, мне показалось, вы хотели что-то сказать. Угощайтесь, пожалуйста, пирожные наисвежайшие.

Покрасневший, как рак, боярич отодвинул от себя угощение и взялся ужинать кашей. Ну, не хочешь, как хочешь. Решил, что коль скоро у него высокий потенциал, то это что-то решает, а о том, что вот сейчас, даже пройдя инициацию, мы попросту не в состоянии использовать Силу, позабыл.

Ну что тут сказать, придурок как он есть. Хорошо хоть, сообразил, что до драки лучше не доводить, ибо быть ему опять битым. Вот надо всё же подкреплять своё доброе слово парой-тройкой крепких тумаков. Так наука в черепушке задерживается подольше…

— Александр Владиславович, разрешите обратиться, — догнал я воспитателя в коридоре.

— Слушаю вас, Пётр Анисимович, — обернулся ко мне Иванов.

— Хотел сказать вам, что коль скоро инициацию я прошёл, а показатели мои зафиксированы в книге выпускников, то пора бы мне и честь знать.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я покидаю достойные стены гимназии и отправляюсь домой. Новых знаний я тут не почерпну, а в конце лета меня уже ждёт казарма гвардии Измайловского полка и муштра.

— Я помещу вас в карцер.

— Действительно полагаете, что удержите меня этим? И потом, несмотря на мои выкрутасы, я всегда с уважением относился к вам как к учителю и воспитателю, принимая ваши меры воздействия как должное. Но только до сегодняшнего дня, Александр Владиславович. Не перегибайте, лишнее это.

— Угрожаете?

— Я искренне благодарен вам за годы школы и гимназии, как я могу угрожать своему воспитателю. Максимум, чем вы рискуете, это потерей уважения одного поскрёбыша.

— Пётр Анисимович, законы не просто так пишутся. Если вы не доходите до конца учебного года оставшиеся две недели, то никогда, повторяю, никогда не сможете получить аттестат об окончании гимназии. А без него не поступите в университет не только для одарённых, но и для простецов.

— Я не собирался в университет. Мне осталось отдать долг в армии, а туда и так загребут. Отслужу и вольная птица. Спасибо ещё раз и до свидания.

Я поднялся в дортуар, собрал свои нехитрые пожитки, попрощался со всеми и направился на выход. В смысле к лазу, ясное дело. Кто же меня в ворота выпустит, да ещё и с сундуком в руках. Скорее уж дворник за ухо поймает и потащит пред светлы очи дежурного учителя. Был, конечно, вариант, что Иванов взбрыкнёт. Но мне в это не верилось. Строгий, факт, но здравомыслящий преподаватель.

— Я уж решил, ты передумал, — встретил меня молочный брат.

— С чего бы мне передумывать. Просто нужно было попрощаться. Держи и дуй домой, — передал я Илье сундучок с вещами.

— А сам куда?

— Нужно по делам ещё кое-куда наведаться.

— Я с тобой.

— Остынь, телохранитель. Я тебя согласился взять только по настоянию батюшки, а то сидел бы сейчас в деревеньке да быкам хвосты крутил.

— И так крутить буду, поди, в гвардию ты меня с собой не возьмёшь.

— Ничего, дядьку Ефима на Кавказ к Вере услали присматривать, а тебя через год с Игорем отправим. Вот узоры наложим, и готов молодец.

— Мне с тобой сподручней.

— Ну, брат, сподручней-то оно сподручней, да только в гвардии ни слуги, ни боевые холопы, ни даже молочные братья не допускаются.

— Ты обещал мастера знатного присмотреть для узоров, — напомнил Илья.

— Вот как раз и иду договариваться, — заверил я брата и, развернув его, придал направление.

Идти было недалеко, поэтому не прошло и десяти минут, как я уже стучал в знакомую дверь. Как обычно, Эльвира Анатольевна открыла её сама. И, по обыкновению, в халате, так хорошо подчёркивающем её женские прелести. Я вновь не удержался, пробежавшись взглядом по её сбитой и всё ещё манящей фигуре.

— Опять что-то стряслось, Пётр Анисимович? — по привычке запахивая полы халата под горло, поинтересовалась женщина.

— Есть одно срочное дело.

— Господи, у вас хоть когда-нибудь другие-то были, — отступая в сторону и пропуская меня в квартиру, вздохнула она.

Я не стал заставлять себя уговаривать и скользнул в прихожую. Дождался, когда она закроет дверь на засов и обернётся ко мне.

— Я сегодня прошёл инициацию.

— Знаю. Гримаса судьбы, универсал и практически бесполезный дар. Но если вы пришли, чтобы…

— Я пришёл сказать, что моя нога больше не переступит порог гимназии.

— Я бы не назвала это решение умным. Вам не выдадут аттестат, и на дальнейшем образовании можно будет поставить крест.

— Меня это не заботит.

— А что же вас заботит, Пётр Анисимович?

— Только то, что вы, Эльвира Анатольевна, с этого момента уже не мой учитель.

Я подступил к женщине, взял за плечи и, притянув к себе, впился в губы. Она сжала их в тонкую жёсткую линию, не сводя удивлённого взгляда от моих глаз, тело её напряглось, и я ощутил под ладонями крепкие тренированные мышцы. С учётом пассивных плетений, она могла свернуть меня в бараний рог или по меньшей мере оттолкнуть, как вариант — вышвырнуть в окно, и никакие мои ухватки тут не помогли бы. Но она этого не сделала.

Какое-то время Рябова сохраняла напряжение, не в состоянии решить для себя, как ей поступить. Наконец отстранилась от моих губ, продолжая смотреть мне в глаза.

— Да пошло всё к чёрту, — выдохнула она, и теперь уже сама впилась в мои губы долгим жадным поцелуем…

Глава 27

Я повернул голову вправо и посмотрел на Эльвиру. Она лежала на животе, простыня укрывала только крутые бёдра и упругие ягодицы, спина оставалась открытой, и мне были прекрасно видны украшавшие её узоры. Семь столбцов жирной вязи, по сути своей татушки, только техника серьёзно так отличается. Ещё два столбика на плечах, итого девять, а это значит, что у неё уже седьмой ранг.

До этого я только предполагал, что тогда, в имении Седова, они наверняка вызнали у крестьян, где именно тот проводил обряд, и попробовали его осуществить сами. Теперь знал это точно. Впрочем, как понимал и то, что двое пошли на опыты, а остальных от греха подальше порешили. Всё же государственная тайна, да ещё какая. Получение важнейшего ресурса этого мира по развитию дара.

Я вообще удивляюсь, с какого перепуга не грохнули и меня до кучи. А меж тем этот шаг был бы вполне логичен. Там, где завязаны стратегические интересы империи, важность жизни отдельно взятого её гражданина