Злой рок - Карина Вальц

– Калинин, только в обморок не упади, хорошо? Не обижайся, но из тебя выйдет просто ужасный вор-домушник. Отсутствие таланта налицо.

– Зато из тебя выйдет отличный юморист, – недовольно бросил он в ответ.

Мы прошли по яблоневой дорожке к дому и застыли у черного входа. Рома огляделся в поисках более-менее подходящего для вторжения окна, он предложил разбить стекло и пролезть внутрь. И надеяться, что в доме нет сигнализации. В принципе, другого выхода я тоже не видела, кроме…

– Давай-ка попробуем через дверь, – предложила я и повернула железную ручку. Она легко поддалась, дверь распахнулась, приглашая нас пройти внутрь. Серости раннего утра не хватало, чтобы осветить мрачноватый коридор и получалось, что мы заглядывали в кромешную темноту. Приятного мало.

– Нам не стоит заходить туда вдвоем, Ром. Лучше тебе остаться здесь и покараулить.

– Забудь об этом, – отрезал он и первым нырнул в темноту коридора.

Ладно, раз его не переубедить… что бы мы тут ни нашли, мы найдем это вместе.

Проигнорировав на время лестницу на второй этаж, мы свернули через арку в необитаемую столовую. Вся мебель накрыта чехлами, и явно очень давно, если судить по количеству пыли, собранной светлой тканью. А вот на кухне, что примыкала к столовой, сразу же нашлись следы пребывания человека: куча грязной посуды в мойке, остатки чая в заварочном чайнике и зерна кофе в кофемашине. Молоко в холодильнике всего-то позавчерашнее, да и остальная снедь вполне себе свежая и пригодная к употреблению.

И, если я к такому повороту была готова и даже ждала его, то Калинин впал в напряженную задумчивость и принялся бросать на меня подозрительные взгляды. Даже не знаю, что крутилось в его голове, может, он думал, что это я здесь кофе попивала.

– Насколько я помню, на первом этаже должны быть еще гостиная и большой кабинет, – процедил Рома, с неприязнью глядя на кучу грязной посуды. – Если, конечно, ничего не изменилось за эти годы.

– Проверим все. Мой – кабинет, твоя – гостиная, – рассудила я.

– Не думаю, что нам стоит разделяться.

– Калинин, не знаю как тебе, а мне не очень-то хочется торчать в этом доме дольше необходимого. Здесь явно никого нет, а если мы разделимся, то быстрее все осмотрим и уберемся отсюда подальше.

Не уверена, что сработали именно мои аргументы, но в конце концов Рома согласился и первым исчез в полутемном коридоре.

Я же, забив на кабинет, ринулась к лестнице и поднялась на второй этаж, держась поближе к стене, чтобы ступени не скрипели. На втором этаже быстро заглянула в каждую комнату, пока не сорвала джек-пот. Нашла обитаемую спальню. Она была в разы больше всех остальных, и без мебельных чехлов. Свет пробивался сквозь открытые окна, ветер шевелил тяжелую штору. Я поежилась, то ли от холода, то ли от предчувствия. Быстро окинув комнату взглядом, уставилась на пробковую доску в половину стены. По всей видимости, раньше сюда цепляли всякие фотографии и другую милую сердцу макулатуру. Да и сейчас здесь висели снимки, на половине из них – черноволосая красавица Слава, на второй половине (куда большей половине) – я. Мои фотки явно сделаны не так давно, почти все летом. Последняя – пару дней назад, когда я приезжала к этому дому в первый раз. Снято с близкого расстояния, днем на набережной. От увиденного по спине побежали неприятные мурашки: надо же, а я ведь даже не заметила, как был сделан снимок. Неужели у меня совсем нет чутья на такие вещи?

Плечи сами собой дернулись от отвращения и неприязни. Я быстро перевела взгляд на другие снимки. На них ничего особенного, обычные дни, обычная я, ничем не выделяющиеся будни. Вроде и времени прошло не так уж и много, но припомнить, в какие именно дни были сделаны остальные фотографии, оказалось задачей непосильной.

Заскрипела лестница, заставив меня в очередной раз вздрогнуть. Калинин, осмотрев гостиную и не найдя меня в кабинете, явно поднимался наверх. Не теряя времени, я быстро сдернула свои фотографии со стены. Ни к чему ему это видеть. Но фото Славы оставила, снять и их тоже я бы все равно не успела. Когда Рома вошел в комнату, я как раз рассматривала ее снимки, всего их было четыре. Один я уже видела, тот, где она обнимает парней и смотрит в камеру. Еще один – Слава одна, в сногсшибательном алом платье, не особо подходящем столь юной особе, но это только на мой взгляд, надо думать, сама девушка считала иначе. Похоже, ей нравилось выглядеть ярко и дерзко, она могла думать, что это своеобразный вызов.

– Уж не знаю, что вы все находили в этой Славе, – прокомментировала я свои впечатления, – но на мой взгляд, обычная вульгарная девица, коих в этом мире пруд пруди. Ей тут сколько? Пятнадцать или двадцать пять?

Лучше пусть он считает меня язвой, чем заметит, как трясутся мои руки.

Калинин ничего не ответил, с задумчивым видом он разглядывал старые снимки. На одном из них Слава и Марк весело демонстрировали в камеру одинаковые татуировки: бесконечность из цифр и слов. Их счастье так и грозило вывалиться за пределы фотографии, настолько кричаще выглядело. Даже глаза светились, как бы пошло это ни звучало.

И последний снимок – опять одна Слава. Сидит спиной, смотрит в камеру через плечо с печальным видом. Большие синие глаза так и заглядывают в душу, черные волосы спутались, но так Славе даже лучше. Точно, ведьма. И красота у нее мрачно-тягучая, как у злодейки из сказки, этакой Малефисенты. Ледяная красавица с невыносимой драмой за плечами – что может быть притягательнее? И этот ее взгляд… так и хочется девушку спасти, пусть и от себя самой. Пусть за спасение ты заплатишь жизнью, а она лишь посмеется над твоими попытками, ведь ей нравится ее драматичная жизнь.

– Бррр, как бы это теперь развидеть.

Рома опять ничего не ответил, и я не удержалась от шпильки:

– Эй, я думала, ты не терпишь оскорблений в сторону идеальной Мирославы. Катрина намекнула, что это табу.

Калинин наконец оторвался от созерцания ведьмовских красот и повернулся ко мне с загадочной полуулыбкой:

– Катрина делала это мне назло, потому что ревновала.

– Может, я тоже ревную? Вон как печально ты ее разглядываешь…

– Ты не из тех, кто станет ревновать и изводить себя. Ты из тех, кто развернется и уйдет. Без разбирательств и объяснений.

– Да уж, Калинин, – я покачала головой, не пряча улыбку. – Всего одна ночь, и вот уже я из среднестатистической девицы превратилась в неумолимую терминаторшу. Ну, знаешь: крутые парни никогда не смотрят на взрывы, а крутые девчонки уходят без разбирательств и объяснений. Хотя… может, они просто туповатые?

– Ты когда волнуешься, много болтать начинаешь.

– А ты, смотрю, в чужом доме неплохо успел освоиться. Даже шептать перестал.

Рома хотел что-то ответить, но взгляд его уперся в гитарный чехол, стоящий в углу. Я его тоже заметила, когда бегло осматривала комнату, но по понятным причинам собственные фотки на чьей-то стене меня заинтересовали куда больше. А вот Калинина задел этот чехол – быстрым шагом он пересек комнату, схватил его и рывком открыл. Внутри оказалась старая гитара с кучей ободранных наклеек и глубокой царапиной на верхней деке. Калинин вместе с гитарой осел на пол, не отрывая взгляда от струн и старого корпуса из красного дерева.