Метро 2033. Дворец для рабов - Светлана Алексеевна Кузнецова

– Из огня да в полымя, – слова вырвались с шипящим смешком. В ответ прилетело по зубам, хорошо хоть не прикладом.

– Ну… очухался? Признал?

Глаза, наконец, привыкли к свету, и Тим поднял веки – сам поначалу не сообразил, что зажмурился, когда прыгал.

Перед ним стоял Индеец и гнусно ухмылялся.

– Ну, ты и мудак, – сказал он почти беззлобно и снова без замаха ударил по лицу. – Нашел от кого бегать.

– От… откуда вы здесь взялись? – спросил Тим, отдышавшись.

– Метрополитен на самом деле маленький, – ответил тот, – а ты нам, конечно, устроил веселую жизнь. Скажи спасибо, что Ванька тебя не поймал, уж он-то…

«Ванька – это тот, кого я зову Тараканом», – догадался парень.

Рядом в грязь уронили Гнуся. Бандит не издавал ни звука и, похоже, пытался стать как можно незаметнее. К его затылку приставили дуло.

– Стой!

Голова бандита раскололась, на щеку брызнуло алым и теплым. Тим рванулся, но держали его по-прежнему крепко, а затем скулу обжег еще один удар.

– Ты кого пожалел, а? – Его схватили за грудки, встряхнули, и не раз уже пострадавшая голова отозвалась ноющей болью в затылке. Огненный обруч сковал череп у висков и принялся давить, сжимаясь. – Знаешь, сколько человек на совести этого трансвестита?!

Тим не знал, но ему претила подобная казнь: обыденное убийство, которое палачам не будет стоить даже пары кошмаров.

– Это неправильно… просто неправильно, – прошептал он непослушными губами, чувствуя, что сознание уплывает.

Его снова встряхнули, и можно было бы сосредоточиться на реальности, отогнать обморок, акцентировать внимание на лице Индейца, но Тим не захотел. Пусть волокут куда угодно, все равно он не запомнит дорогу; бьют, пинают, хоть расстреляют, как Гнуся. Апатия упала на плечи старым шерстяным пледом, душным, с запахом пыли. Тьма что-то шептала в уши, но Тим не понимал смысла слов. Подумалось, что Кай в отличие от этих ганзейцев никогда не казнил, а просто убивал. Хотя Тим был свидетелем только одного убийства, но почему-то не сомневался. Ганзейцы не просто прервали чужую жизнь, они обставили казнь как некий ритуал, наверняка наслаждаясь беспомощностью и страхом жертвы. Кай же просто выполнял работу, тот свихнувшийся профессор из Полиса, маньяк-каннибал, так и не понял, что с ним произошло.

Его тащили по разноцветному полу. Плитка никак не складывалась в четкий рисунок, узоры распадались на фрагменты. Лишь красные восьмилучевые «звезды», образованные квадратами и ромбами, удавалось хоть как-то идентифицировать. Возможно, у Тима просто мельтешило перед глазами. Как его доставили сюда, он помнил очень смутно. Вроде бы куда-то везли на дрезине или тащили на носилках. Он то проваливался в вязкое марево забытья, то выныривал для того, чтобы глотнуть свежего воздуха. Конвоиры рук больше не распускали, обращались аккуратно, если не бережно.

Перед переходом с «Таганской» пригласили врача. Тот долго светил в глаз фонариком, отгибал нижнее веко, проверял пульс и пробовал задавать вопросы. Тим отмалчивался. Не то чтобы он вообразил себя партизаном на допросе, просто стало невыносимо лениво ворочать языком. Хотелось лечь, все равно куда, хотя бы прямо на пол, свернуться калачиком, подтащив колени к груди, уткнуться в них носом, закрыть глаза, и пусть его оставят, наконец, в покое. Он даже попытался претворить мечты в жизнь, но его снова вздернули на ноги, встряхнули и повели куда-то через несколько усиленных блокпостов.

Люди на станции предпочли его не замечать. Те, с кем Тим невольно сталкивался взглядом, торопливо отворачивались, иногда бурчали что-то себе под нос. Только какая-то старуха в сером платке с синей окантовкой по краю, с прищуренными, почти заплывшими глазами прошептала на ухо соседке, но Тим все равно услышал, а возможно, прочел по губам:

– Смотри-смотри, своего куда-то потащили.

Он вспомнил, что все еще одет в форму ганзейцев, и усмехнулся.

– Раз на «Марксистскую» ведут, значит, не свой. Чужой, – ответила вторая, высокая и с виду строгая женщина с пучком темных волос, припорошенных пеплом седины, на голове. – Может, вообще шпие́н, – последнее слово она почему-то произносила неверно, делая ударение на гласную «Е», при этом отгибала мизинчик и задирала курносый нос.

Тиму стало смешно, и он отвернулся. Слишком резко – голова закружилась.

– Ничего-ничего, легкое сотрясение мозга. Отлежитесь, отоспитесь, и все пройдет, – заверил врач. Никто не отдавал ему приказов, но врач увязался за конвоирами и сопровождал их до самой тюрьмы.

«Да я просто не доживу», – мог бы ответить ему парень, но не стал.

– Куда его? – спросил простуженным, сипящим голосом тюремщик.

– А вон… в правую. Как раз на той неделе освободилась.

Станция-тюрьма. Проемы многочисленных арок на платформе, уходящих в темноту, с двух сторон перекрывали прочные металлические решетки, образуя тесные клетушки примерно метр на два. Вряд ли отсюда действительно освобождали. Прежний обитатель камеры, в которую вели Тима, скорее всего, умер от болезни или был расстрелян. По всей вероятности, подобная участь постигнет и его самого. Особенно печально, что за два шага от свободы и возвращения домой.

Тим не сопротивлялся. Молча ждал, когда перед ним откроют дверь его узилища. «Последний приют», – было написано на полу масляной краской. То ли у тюремщиков, то ли у осужденного имелось своеобразное чувство юмора.

Наверняка здесь не только его предшественник пропал навсегда, но и многие другие, занимавшие эту камеру до него. Тим тоже канет в Лету, забудет, кто он, может, даже свихнется. А ведь следовало всего лишь спокойно просидеть несколько часов в убежище и дождаться Кая. Конечно, сталкер не являлся сверхсильным существом, за которое привык держать его Тим, да и многие жители Московского метрополитена, но он точно не бросил бы и помог. Даже Гнусь признавал, что Кай никогда не предает. Вот только Тима он точно искать не станет, а даже если бы и решил посмотреть, куда тот запропастился, не найдет никаких следов. Хорошо, если не попадется мутанту-удильщику – так Тим решил обозвать ту тварь с длинными когтями. Спрашивать у тюремщиков что-либо не тянуло.

Прихода Немчинова он ждал с каким-то отупелым остервенением. Пусть и не собирался с ним беседовать, но знал: не устоит. Ганзеец всегда мог втянуть его в разговор, вряд ли в этот раз что-то изменится. Тот, впрочем, не спешил появляться. То ли в отместку, то ли потакая овладевшей им апатии, Тим отказывался от еды, подолгу лежал с открытыми глазами, глядя в потолок, пока его не накрывала зыбкая дрема. Яркие, запоминающиеся видения решили покинуть его именно сейчас.

Станция была по-своему красива, пусть и не так, как кольцевые. Облицованные красным мрамором колонны с продольными выемками, из-за чего они казались двойными, а Тиму и вовсе – знаменами, развевающимися на отсутствующем здесь ветру. По стенам – тоже мрамор с оттенками от светло-розового до серого. Светильники-спирали располагались посреди полукруглого потолка-свода. Посмотреть было на что – сквозь тюремную решетку.