Метро 2033. Дворец для рабов - Светлана Алексеевна Кузнецова

– Все же это судьба, – прозвучал басистый голос, когда Тим уже отчаялся его услышать.

Немчинов подошел к клетке один, без какого-либо сопровождения, достал ключ, отпер большой навесной замок и вошел внутрь. Тим приподнялся на локте, из всех подвластных ему сейчас чувств ярче всего ощущая стыд. Небрит, нечесан, одежда после всех приключений хуже, чем у нищего с «Маяковской», а вокруг – грязь, и отхожее место всего в двух шагах в самом темном углу, да и кто же станет водить заключенного мыться? Осознание своего убожества, сколь смешно подобное ни звучало, осталось единственным, что еще держало на поверхности, не позволяло рухнуть в бездну отчаяния и апатии. Безразличие, безучастность, отрешенное отношение к происходящему отчего-то великолепно сочетались с безысходностью и яростью. Наверное, будь он менее гордым, уже давно кидался бы на стены и выл, словно волкодлак на луну. И тогда все закончилось бы сравнительно быстро: его застрелили бы или забили до смерти.

«Интересно, что он понимает под судьбой? – отрешенно подумал Тим, не испытывая ни малейшего любопытства. – Впрочем, как выражался Женька: лох – это судьба. Действительно, кто же еще мог так оступиться в шаге от освобождения?»

– Кажется, я обречен спасать тебя, – со вздохом заметил Немчинов.

– Да ладно? – Пришлось сесть, отодвинуться к стене, чтобы опереться, – так было удобнее смотреть в хитрющие, смеющиеся глаза с ярко выраженной гетерохромией. Только сейчас подумалось: такой разноцветный взгляд раньше считали верным спутником нечистой силы. Мысль развеселила. Парень даже не сразу ощутил досаду: снова ведь попался, повелся на словесный крючок, ответил, хотя намеревался хранить молчание.

– А разве нет? – усмехнулся Немчинов и присел на корточки рядом, соприкоснулся плечом, вливая живой жар сквозь кожу. Он был горячий, но вряд ли подхватил заразу и теперь страдал от лихорадки, скорее Тим остыл в этом каменном мешке. С такого ракурса смотреть на ганзейца было неудобно, приходилось поворачивать голову. У Немчинова оказался практически идеально правильный профиль – строгий и отстраненный, как у скульптур, выполненных в классическом стиле. Тим видел такие на картинках в книгах. Подбородок выдавался вперед, но не слишком явно. Высокий лоб избороздили морщины, которых раньше не было – наверное, освещение легло неправильно. Под глазами наметились мешки и сизые тени. Личный кошмар Тима, почему-то зовущийся его спасителем, устал и, вероятно, не спал несколько суток. Разыскивал его? Да как бы не так. У ганзейца наверняка нашлись дела и понеотложнее, и поинтереснее, чем искать в темных тоннелях беглеца. – Кто не дал пристрелить тебя, лечил в первый раз?

– Зато во второй пустил ищеек по следу, – огрызнулся Тим. – И не надо говорить, будто беспокоились, что я сгину в вашей подземке, – добавил он.

– Вообще-то именно так и было. А по-твоему, зачем я разослал патрули по всему метро?

– Разозлились на своих подчиненных, давших мне сбежать. Хотя… и последнее наверняка произошло с вашего согласия.

Немчинов невесело хмыкнул.

– А беспорядки на «Комсомольской» тоже устроил я? А подсунул тебе Гнуся? Более отвратительную личность еще поискать.

– Ошибаетесь. По метрополитену у вас каннибалы бродят с черными книгами из человеческой кожи и перевернутыми крестами, а еще мутанты… двухголовые и… которые с когтями.

«И никакой ты не спаситель, – сказал Тим уже про себя. – Благо теперь есть с кем сравнивать…»

Однако следующая реплика Немчинова не позволила парню снова рухнуть в омут самобичевания и упущенных возможностей.

– Теперь ясно… – протянул тот с какой-то странной, неуловимой улыбкой в голосе.

– Да что вам вообще может быть ясно?! – разозлился Тим. – Загнали, как дикого зверя, устроили охоту, а теперь играетесь, как кот с мышонком. Думаете, не догадываюсь, к чему все те беседы, рассказы? Даже экскурсию по Кольцу устроили. Приручали, как могли, потом позволили скрыться, прочувствовать, каково в метрополитене одному, глотнуть воздуха свободы, чтобы сам потом с радостным визгом побежал обратно. А ваши люди, значится, на цепь посадили, с которой вы же меня и спустите.

– Ты из меня Мефистофеля-то не делай, – тихо проговорил Немчинов, помассировав переносицу. – Мне приятно подобное сравнение и почти неприкрытая лесть с твоей стороны; здорово, когда тебя мнят всемогущим, но не тяну, к сожалению. Ни самое настоящее зло, притаившееся в метрополитене, ни время, ни мутанты мне не подвластны. Увы, но все свои беды ты нажил сам. Был бы умнее…

– Ушел бы с Каем! – Тим не собирался говорить этого вслух, как-то само вышло. Вероятно, накопившееся напряжение искало выхода, отравляло душу, гноилось в ранах. Вот и прорвало.

– Теперь я хотя бы понял, отчего тебя так колбасит, – вздохнул Немчинов. – Кай… – протянул он, покатав короткое имя на языке. – Катаклизм ходячий, не поддающийся никаким логическим законам. Чего ж он здесь забыл-то…

– Заказ, – не вдаваясь в подробности, ответил Тим. – Я так… под руку подвернулся.

– И конечно, оказался очарован. Не спорь, – поднял руку, призывая к тишине, Немчинов. – О ликвидаторе не ходило бы столько легенд, не действуй он на всех или почти на всех подобным образом. Наколько я знаю, никто не оставался равнодушным: или ненавидели и боялись, или славили. Романтический герой, Ангел смерти всея подземелья. Приходит из ниоткуда, уходит в никуда, никаких слабостей, ни малейших привязанностей, в душе вечный надрыв. Умный, смелый, дерзкий, сильный. Пожалуй, единственный из известных мне, кто может выйти на равных против любой твари и, главное, победить. Ходит бесшумно, в темноте чувствует себя комфортнее, чем при свете. Говорит так, словно за невидимые струны дергает, на чужих нервах играет просто мастерски и никогда никого не предает и не бросает, если, конечно… – он ухмыльнулся, скосив на Тима карий глаз, – …этот «никто» сам не отказывается от его помощи.

Парень устало прикрыл глаза и запрокинул голову, упершись затылком в ледяной камень.

– Упущенные возможности тянут силы сильнее любых реальных невзгод, – заметил Немчинов.

– А вы и рады…

– Разумеется, рад. Ты стал опытнее: защищаться научился, в темноте не теряешься, с тварями повстречался, причем неизвестно, кто из них хуже – мутанты, жаждущие лишь пожрать, или люди, объясняющие подобное же желание тысячей причин. Иной раз весьма высокопарными, смею заметить, словесами. Служением некоему божеству, например.

Тим вздохнул, открыл глаза, уставился на Немчинова. Правый уголок губ приподнят, но вряд ли подобное можно назвать улыбкой, скорее – сожалением. В глазах усталость, тоска, печаль, злость, даже ярость. Кай нарушил планы всесильного Олега Николаевича, оттого тот и бесится? Или дело все-таки в другом? Сталкер упоминал его не раз. Судя по всему, друг друга они знают неплохо.

– В метрополитене ты не нужен никому, кроме меня.

– Вам тоже не особо, – ответил Тим и, прикоснувшись к виску, продолжил: – Хранящееся здесь много дороже, не так ли? Только не пойму, на кой. Думаете, мы настолько богаче живем?.. Или просто хотите уничтожить тех, кто теоретически может представлять угрозу; не желает существовать по вашим законам, которых на самом деле и нет? В метрополитене существует лишь власть сильного и низменные желания остальных. Не знаю уж, сами ли вы оскотинились или действительно существуют невидимые наблюдатели, о которых на «Маяковской» только и говорили. Слишком сильно дрянь, творящаяся с вами, напоминает чудовищный эксперимент безумного ученого.