Игнатий Лойола - Анна Ветлугина

— Эй! — услышал он голос Пфайфера. — А ты чего без оружия?

— Да я, в общем, не военный человек, — начал объяснять Фромбергер.

— Мы все здесь не военные, — перебил его помощник Мюнцера. — А ты вон какой здоровый. Не стыдно?

Не желая ничего слышать, бывший монах сунул в руки студиозусу ржавый цеп.

— Князья! Князья показались! — послышались голоса.

— Ого! Да у них целая армия!

— Смотрите, пушек сколько!

«Влип», — подумал Фромбергер. До этого момента он всё ещё надеялся на мирное разрешение конфликта. Крестьянское орудие в руках уверенности не придавало. Напротив, оно со всей неотвратимостью напоминало о близкой опасности.

— А конных-то сколько! — упавшим голосом сказал кто-то.

Альбрехту не хотелось присматриваться, но вскоре войско курфюрста стало различимо без всякого труда. Оно расположилось лагерем почти под самой горой.

Через некоторое время князья послали к восставшим парламентёра. Фромбергер, погруженный в свои мысли, понятия не имел, какие условия тот предлагал Мюнцеру. После переговоров объявили перемирие.

Студиозус потерянно бродил среди повозок, перекладывая цеп из руки в руку. Как он ни боялся сражения, это бездействие доканывало его ещё больше. Людвиг постоянно пропадал где-то, а больше поговорить было не с кем. Альбрехт добрел до палатки Мюнцера и Пфайфера. Там жизнь бурлила ключом. Крестьяне постоянно находили вопросы к своему вожаку — начиная от будущего и заканчивая старой коровой, которую давно пора прирезать, но неловко, ведь она столько лет кормила семью.

В неопределённости прошло несколько дней. Альбрехт доел запасённую селёдку, да и сухари заканчивались. Наконец, утром 25 мая снова пришёл парламентёр. Фромбергер заметил, что «Новый Гедеон» не любит секретности. Переговоры он вёл прямо в большом кругу, к которому мог присоединиться каждый. Студиозус решился подойти к самому концу и услышал только фразу: «Теперь всё станет по-новому».

После ухода парламентёра снова установилось гнетущее бездействие. Вдали начало погромыхивать. Над потемневшим горизонтом вспыхивали молнии. Пошёл дождь, превратив свеженасыпанные бастионы в горы текучей грязи.

Настроение восставших портилось с каждой минутой. Они заспорили:

— Зачем мы остались здесь, если перемирие?

— Да оно выгодно тем, кто пьёт вино. А нам — только водичка с неба. К чёрту перемирие!

— А что за радость сидеть под дождём?

— По домам! Кто за то, чтобы идти по домам?

— По каким домам? Во Франкенхаузене бои идут, не слыхали? Айзенах сдан, Мюльхаузен окружён.

Мюнцер, зябко подняв плечи, вертел головой. В этот момент он стал совсем похож на сову.

— Кто хочет договариваться с князьями? — спросил он тихо, но почему-то все тут же замолчали. Вперёд вышел один из рыцарей. Небольшое их количество примкнуло к войску по разным причинам, в основном из-за вражды с курфюрстом.

— Зачем зря проливать кровь? — сказал рыцарь. — Князья ведь обещали уступить крестьянам во многом. Можно разойтись по домам и проверить, как они держат своё слово. Если не сдержат — собраться ещё раз.

Дождь припустил сильнее, гром ударил совсем близко. Ещё и ещё. Последний раскат прозвучал особенно впечатляюще — со свистом и шипением, а в конце даже земля будто бы дрогнула.

«Странная гроза!» — подумал студиозус и вновь услышал неприятный свист уже без грома. Он приближался со стороны леса и резко оборвался, снова всколыхнув холм.

— Ядрами пуляют с городских стен, — мрачно произнёс какой-то крестьянин, с сомнением оглядывая наточенную косу, которую держал в руках.

— В отряде курфюрста до чёрта пушек и в городе, я полагаю, тоже, — рыцарь снова подошёл к Мюнцеру, — а у нас только восемь старых бомбард. Мы не имеем никаких шансов. Надо идти на уступки, пока не поздно.

— И я сомневаюсь, — поддержал его священник (многие из них тоже присоединились к восставшим). — Господь вряд ли поможет нам, если мы ввяжемся в бой с князьями. Это равносильно самоубийству, стало быть, может рассматриваться как грех.

— Вот как... — уронил Мюнцер без всякого выражения, — соберитесь-ка снова в круг, проголосуем.

Рядом с «Новым Гедеоном» стояли его ближайшие помощники, человек тридцать. Разумеется, они и не подумали голосовать за капитуляцию.

— Народ не поддержал вас, — гордо возвестил Мюнцер рыцарю и священнику, — а ведь именно народ призван строить Царствие Божие на земле. Вы ошиблись, — продолжал он, возвышая голос, — но бывает время, когда ошибка равноценна преступлению. Меня послали с небесным серпом, дабы выкосить неугодных Господу! И я сделаю это! — яростно прокричал он. — Сей же час! Схватить этих преступных трусов!!!

Тут же Пфайфер с помощниками заломили руки священнику и рыцарю. «Новый Гедеон» красноречиво провёл рукой по горлу. Пфайфер схватился за топор. Через минуту две головы покатились в грязь под ноги окаменевшим от ужаса бунтовщикам.

«Зачем я здесь? — подумал студиозус. — Это не моя война. И даже нс война Альмы... как бы уйти понезаметней?»

Мюнцер снова поднялся на каменное возвышение. Глаза его горели.

— Безбожники не имеют права жить, разве что избранные это им позволят! Кто хочет жить — должен рискнуть шеей, иначе будет отвергнут! Небо наняло меня, и я точу свой серп!

Он всё повышал голос, но не мог преодолеть всеобщей угнетённости. С неба по-прежнему лило, ядра долетали со стороны города и падали в лес, ломая деревья.

Вдруг тучи разорвались, выпустив ослепительный солнечный свет. Дождь сразу утратил силу, а над полями раскинулась сочная радуга.

— Вот вам! — закричал «Новый Гедеон», указывая то на небо, то на своё знамя. — Видите? Бог за нас! Смерть безбожникам!

Крестьяне вскакивали, потрясая кулаками, их лица озарялись радостью. Одни кричали: «Победа!», другие шептали что-то. Дождь совсем перестал, а радуга разгоралась всё ярче.

Альбрехт тоже почувствовал небывалый подъём. «Нет! Прав Мюнцер! — подумал он. — Вот она, свобода!»

И тут через стену вагенбурга перелетело ядро. Шмякнулось в лужу и, шипя, завертелось.

«Почему оно долетело? — с ужасом подумал студиозус. — Не должно долететь из города». Он не успел додумать. Ядра полетели одно за другим. Они тяжело шлёпались на землю, поднимали фонтаны грязи и сбивали людей. Отовсюду послышались отчаянные крики. Восставшие бессмысленно заметались. Кто-то ещё пытался поднимать раненых, но паника росла. Войско Мюнцера превратилось в обезумевшую толпу, топчущую упавших. Пушки перестали стрелять. «Может, ядра закончились?» — с надеждой подумал студиозус, отбегая через пролом в стене телег к краю холма.

Послышался конский топот. На холм мчались многочисленные всадники. Они стреляли из ружей и крушили саблями всех, кто попадался. Крестьяне безуспешно пытались скрыться, давили друг друга и попадали под копыта. Вагенбург вместо защиты обратился в ловушку. Перелезая через телеги, люди падали или становились мишенями для стрелков.