Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний - Анатолий Манаков

Философа возмущает, когда неутомимое желание творить добро увязывается с Богом. «Выбирая человека своим ближним, своим братом, – мы хотим, чтобы тот жил и не умирал, – пояснил он. – Как может само это желание приписываться Всевышнему, который «зовет нас к себе», или тем самым подталкивает к смерти. С самого начала Бог в своей онтологической основе содержит смерть нашу. Когда же выбираешь кого-то своим ближним, как бы говоришь ему: ты не должен умирать. В добре заключена боль по поводу кончины человека. Добро есть борьба за то, чтобы другой не умирал, борьба с тем, кто пытается убить его. Желать добра другим значит желать, чтобы они не умирали. И только это. Как можно примирять добро с Богом, который и есть сама смерть».

Полемика между кардиналом и писателем вызвала свои наполненные мыслями чувства у журналиста Эудженио Скальфари. Он сразу пояснил, что для него история христианства, хотя и сотворившего много хорошего, насквозь пропитана насилием церкви. По его мнению, никакая связь с Абсолютом не могла помешать сделать саму мораль понятием весьма относительным. Сжечь на костре ведьму или еретика, например, не считалось грехом, тем более преступлением, на протяжении почти тысячи лет существования католицизма. Наоборот, варварство, нарушавшее основополагающую заповедь любви к ближнему, совершалось во имя все той же христианской религии и морали. Иисус отказался забрасывать камнями согрешившую женщину, ибо его мораль действительно основывалась на любви к человеку. Церковники предложили свою интерпретацию, открыв дорогу убийствам и преступлениям. Произошло это не по трагическому неведению отдельных личностей, а по соображениям принципиальным, служившим церкви духовной опорой в течение многих столетий.

В чем же тогда основа морали, которая позволила бы верующим и неверующим признать друг друга? Скальфари видит ее в биологической принадлежности людей к одному общему роду. Ему представляется, что в любом из нас уживаются вместе два главных инстинкта самосохранения – отдельной личности и всего рода человеческого. Первый открывает путь эгоизму разумно необходимому и позитивному до того, как эгоизм этот перейдет определенную границу и станет разрушительным для общества. Второй оставляет место моральному чувству, или необходимости сопереживать чужому страданию, способствовать общему благу. Каждый индивид имеет дело с этими двумя глубоко заложенными биологическими инстинктами, опираясь на свой собственный интеллект. Нормы же морали и поведения могут меняться под влиянием меняющейся реальности, но в одном постоянны: моральны они лишь тогда, когда, выйдя за пределы личного, способствуют общему благополучию.

«Я не доверяю такому Абсолюту, который диктует заповеди и порождает институты, призванные строго следить за их выполнением, должной интерпретацией и превращением в святыни, – писал журналист. – История, уважаемый кардинал Мартини, включая историю ордена иезуитов, к которому Вы принадлежите, дает мне основания для сомнений. Поэтому лучше оставить в стороне метафизику и трансцендентальное, если мы хотим вместе возродить потерянную мораль. Давайте признаем оральную ценность общего блага и сопереживания в самом высоком значении слов. Давайте осуществлять это на практике до конца и делать не для премий или во избежание наказания, а просто следуя инстинкту, который происходит из нашего общего человеческого корня и генетического кода»…

От себя позволю лишь краткий комментарий. Хитроумна и жестока католическая вера. Хитроумна и жестока в своей иезуитской диалектике, выработанной наставниками-мечтателями о потустороннем мире и большими любителями богатых вдов. Пытаясь стать святыми на чужих прегрешениях, как же тонко они обыгрывают ограниченные возможности разума, прекрасно сознавая при этом, что верят в абсурд. Религиозные догматы сознательно ими ставятся за пределами познания. И вся эта химера действует на них столь обольстительно, что ради спасения своей души они готовы даже жертвовать мирскими благами для себя лично – на всякий случай.

* * *

Бывает же, ищешь по всему Мадриду нужную тебе книгу, нигде ее нет, а сам автор, оказывается, живет в том же доме, что и ты. Такое случилось у меня с Франциско Лопесом-Сейване, испанским востоковедом, которого я знал по его исследованиям «Против монополии Бога», «Кандидаты на сожжение», «Путешествие в тишину»… И вот, наконец-то, мы встретились у него на застекленной веранде, но с видом уже не на площадь Хуана де Лакоссы, а на улицу Потоси.

Как-то само собой получилось, что разговор начался с «доктрины предопределения судьбы», согласно которой Всевышний якобы выбирает для спасения тех людей, чьи заслуги ему «известны заранее». То есть он уже как бы все про всех решил, чья душа спасется, а кто понесет наказание в загробном мире.

– Тем не менее судьба отдельных личностей и всего рода человеческого остается загадкой, – совсем без сожаления заметил дон Франциско. – Рождение и смерть не зависит от воли человека. Пока мы живем, у нас есть возможность выбирать между жизнью и уходом из жизни. Такое впечатление, будто в основных своих проявлениях существование каждого из нас и всех вместе прописано какой-то невидимой рукой.

– Словом, с судьбой не надо вздорить, ведь ее не переспорить. Вот только интересно, кому или чему мы обязаны за мистерию далеко не случайных, значимых совпадений? – полюбопытствовал я.

– На мой взгляд, наиболее привлекательную гипотезу предлагает древняя индийская философия. Ключ к пониманию судьбы она видит в карме, которая делает человека наследником прошлого его собственного и его родителей. Но одновременно карма не лишает нас возможности самим творить свою судьбу. Именно от наших действий, пусть даже отягощенных долгами прошлого, зависит наше будущее.

– То есть, в известном смысле, действительно все предопределено.

– Да, но нами самими, а не капризами Всевышнего. Закон кармы у индусов совершенен. Почему? Он ставит все в зависимость от динамично развивающейся справедливости, которая взаимодействует четко и мгновенно, покрывает все аспекты нашего существования – от непостижимых высот сознания до законов физических, которым подчиняется материя. У индусов считается, что карма оставляет свой отпечаток и на каждой семье, сообществе людей, нации, расе, человечестве, планете, Галактике, Вселенной. Таким образом, не Бог или фатум господствуют в мире, а всеобщий закон одинаковых для всех людей причинно-следственных принципов. От этого закона отпочковываются многочисленные побочные законы. Некоторые из них мы уже знаем.

– Религиозные понятия вроде ада, чистилища, апокалипсиса, судного дня с его наказаниями, в моем представлении, больше походят на устрашающие метафоры, которые впечатляют только тех, кто в них верит. Впрочем, кого могут заинтриговать скучные рациональные категории разума?

– Меня, например. Правда, я не считаю себя законченным рационалистом. Предпочитаю быть странствующим искателем, твердо стоящим на земле. Мне кажется, интеллигентный человек должен работать с помощью единственного, каким бы бедным он ни был, инструмента – разума и логики, но не веры. Вера мне представляется детским садиком подлинной духовности.

– Вера. Что ты вкладываешь в это понятие?