История шпионажа времен второй Мировой войны - Ладислас Фараго

3. Военные и военно-морские атташе, с квазидипломатическими назначениями, на самом деле представляли «Джи-2» или ONI соответственно. В Японии подполковник Гарри Кресуэлл занимал должность военного атташе после 1938 года. До 1939 года капитан Гарольд Бемис был военно-морским атташе; за ним тогда следовал капитан-лейтенант Генри X. Смит-Хаттон.

4. Федеральное бюро расследований (ФБР), под руководством Дж. Эдгара Гувера (Роберт Л. Шиверс — ответственный за Гавайские острова), само выполняло определенные сопутствующие функции разведки. ФБР несло прежде всего ответственность за контрразведку, но время от времени оно также поставляло сведения, полученные в ходе проводимых им операций.

И у военных, и у военно-морских разведывательных подразделений, разумеется, существовали и вспомогательные боевые органы разведки и шифровальные отделы.

Американская служба радиотехнической разведки располагала службами главного шифровальщика (впоследствии полковник) У.Ф. Фридмана, считавшегося передовым экспертом в мире в области шифрования.

Военно-морской отдел связи, возглавляемый контр-адмиралом Ли Нойесом (капитан Джозеф Р. Редмонд был заместителем директора), состоял из нескольких подотделов. Капитан Л.Ф. Саффорд отвечал за безопасность связи; подотдел переводчиков возглавлял капитан А.Д. Крамер;

и шифровально-исследовательский подотдел — капитан-лейтенант Джордж В. Линн, старший вахтенный офицер. Существовали также отделы связи разведки по каждому из контролируемых военно-морских участков. На Гавайских островах такой отдел возглавлял командующий Джозеф Дж. Рошфор. В его юрисдикции находились и радиостанции на островах Оаху, Мидуэй, Самоа и в Датч-Харборе на Аляске на острове Уналашка. Другие пеленгационные станции и станции радиоперехвата были расположены в Вашингтоне, остров Коррехидор (у входа в бухту Манила, Филиппины) и на Западном побережье США.

В дополнение ко всему вышеперечисленному Федеральная комиссия по связи также имела в распоряжении службу радиослежения.

Так в простейшем виде выглядели американские службы на 3 января 1941 года. В тот день адмирал Ямамото и замыслил план атаки на Пёрл-Харбор. Хотя адмирал ознакомил с упомянутым планом весьма узкий круг служащих, тем не менее о нем стало известно многим — от личного состава линкора Nagato, его флагманского корабля до самого Токио. Затем 27 января 1941 года Эдварду С. Крокеру, первому секретарю американского посольства, о плане поведал его друг, доктор Рикардо Ривера Шрайбер, перуанский министр, у которого был особый круг друзей среди влиятельных японцев. Крокер тут же передал сведения послу Грю, и тот немедленно сообщил об этом в Государственный департамент США:

«Перуанский министр сообщил одному из моих подчиненных о полученном из нескольких источников, включая японский, известии, что в случае обострения обстановки между США и Японией японцы намереваются внезапно атаковать Пёрл-Харбор всеми имеющимися у них средствами. Перуанский министр считает упомянутые слухи вымыслом адмиралов. Тем не менее он полагает, что они представляют достаточную важность для передачи этих сведений одному из моих подчиненных». В ту же ночь Грю сделал об этом запись в своем личном дневнике.

Сведения были направлены из Государственного департамента в Управление военно-морской разведки для оценки и комментирования. Большинство тамошних экспертов считало, что Япония вряд ли решится выступить против Соединенных Штатов. Оценка Управления военно-морской разведки содержала такую фразу: «Подразделение военно-морской разведки не доверяет подобным слухам. На основании известных данных относительно существующего расположения и загруженности японских военно-морских и сухопутных сил атака Пёрл-Харбора представляется возможной или даже планируемой на обозримое будущее». Этот документ датирован 1 февраля 1941 года.

Теоретические изыски, казалось, подтверждались и доказательствами, по крайней мере косвенными. Цвет сухопутных войск Японии, ее превозносимая до небес Квантунская армия, дислоцировалась в Маньчжурии, и ее весьма независимые военные командующие, как поговаривали, грезили о том, чтобы напасть на русских на Дальнем Востоке[59].

Впрочем, к июню 1941 года Россия в качестве возможной или даже вероятной цели для Японии была стопроцентно исключена. США сумели заполучить очень необычные и непростые для анализа сведения. Это был отчет начальника японской секретной службы в Маньчжоу-Го (как Терасаки, он был обычным вторым секретарем посольства), посланный своему руководителю в министерстве иностранных дел. Отражая согласие командного генералитета Квантунской армии, сотрудник рекомендовал Токио критически принимать германскую точку зрения о неизбежном распаде Советского Союза. «Географическая необъятность, — писал он, — изобилие человеческих и материальных ресурсов, приближение зимы — все это потребует пристального изучения перед тем, как прийти к какому-то результату. Поскольку Россия теперь полностью коммунистическая, возможность свержения Сталина контрреволюционным путем крайне маловероятна».

Сотрудник также сообщал, что «точка зрения Японии относительно войны должна оставаться в рамках осторожно-выжидательной», и напрямую не рекомендовал ввязываться в «наступление против России». Напротив, он считал, что Японии было бы необходимо сосредоточиться на окончательном урегулировании «китайского вопроса» с тем, чтобы получить возможность всеми имеющимися ресурсами выступить против Соединенных Штатов.

Как вышло, что столь деликатный для обсуждения вопрос, изложенный в послании одного разведчика достаточно высокого ранга другому, оказался в руках у американцев? Ответ следует искать в шифрах. Соединенные Штаты снова обрели доступ к дипломатическим сообщениям японцев. Несмотря на то что сотни людей были вовлечены в эту деятельность, ничто из этих сведений не стало всеобщим достоянием и не натолкнуло на догадку японцев. Это был триумф политики скрытности и полностью вводил в заблуждение японцев, невзирая на то что в шифровальной войне ничто не считается само собой разумеющимся за исключением того, что каждая страна пытается взломать существующие коды и шифры.

С развитием радио войны превратились, как отметил Флетчер Пратт, в единоборства шифровальщиков. «С того самого дня в августе 1914 года, когда контролируемые Германией радиостанции всего мира одновременно выпустили в эфир сообщение «СЫН РОДИЛСЯ», кодовую фразу рейхсвера, — писал он, — не было ни одного значительного события, которому не предшествовала бы лихорадочная работа в шифровальных кабинетах, и во многих случаях победа или поражение определялись именно в этих шифровальных кабинетах, а уж потом они могли свершаться и на поле битвы, и на морях».