В смертельной опасности - Сергей Майдуков

Едва не коснувшись лопастями винта верхушек деревьев, он поспешно потянул штурвал на себя, заставляя вертолет подняться выше:

— Это было кобирование, — сообщил он, едва ворочая языком. — То есть набор высоты. А теперь пора на посадку. Черт. Ничего не вижу.

— Внизу ровно, — доложила Ксюша.

— Громче, Лилечка, — потребовал он.

Она испуганно посмотрела на него. Вадим смотрел перед собой стеклянными глазами смертельно пьяного или даже мертвого человека.

— Лиля! — позвал он опять. — Громче. Дай координаты.

«Бредит, — поняла Ксюша. — Сейчас разобьемся».

— Лилю убили, — прокричала она в ухо Вадима. — Ее больше нет.

Ее расчёт оказался верным. Он встрепенулся и заморгал. Он снова был здесь, а не блуждал по закоулкам своего сознания, разговаривая с дочерью.

— Держись, — сказал он.

Она прочитала это по его губам.

Вертолет провалился вниз так неожиданно, что у Ксюши дух захватило. При посадке он сильно ударился об землю и запрыгал, подобно норовистому жеребцу.

— Прыгай! — прокричал Вадим.

Они вывалились в жесткую траву, а покинутый вертолет поволокло дальше, пока он не врезался в металлическую опору электросетей. Во все стороны полетели куски фюзеляжа, стекла, пластмассы, фрагменты приборов с телепающимися обрывками проводов. Затем от корпуса оторвался несущий винт, все пять цельнометаллических лопастей которого бешено вращались на лету. С шорохом вспарывая воздух, этот исполинский волчок улетел куда-то в кусты. Лишь пропеллер на хвосте продолжал вращаться, издавая пронзительный свист вышедшей из повиновения электродрели. Потом и он заглох.

— Прилетели, — сказал Вадим, сидящий на земле.

Когда вокруг падали детали вертолета, когда над ними пронесся сорванный винт, он даже голову в плечи не втянул. Как будто был заговоренным.

— Что дальше? — спросила Ксюша, вытряхивая из ушей землю.

— А дальше — иди ты, — сказал он, подогнул ноги и встал.

— Куда? — не поняла она.

— На, — бесстрастно пояснил он.

— Прогоняешь?

— Ты уже всё для себя решила, — сказал Вадим, поворачиваясь из стороны в сторону, чтобы выбрать, куда двигаться. — Разве нет?

— Не понимаю, о чем ты, — машинально произнесла Ксюша.

Она врала. Она понимала и действительно приняла решение. Леонид был мертв, Давид — жив. Стоило попытаться переиграть всё в свою пользу.

— Понимаешь, — сказал Вадим.

Он пошел прочь, постепенно сливаясь с темнотой.

— Подожди! — закричала Ксюша. — Не уходи так, Вадим! Скажи что-нибудь.

Вадим остановился, обронил через плечо:

— Поезжай туда, где я тебя не найду. Иначе…

Не договорив, он двинулся дальше. Ксюша его больше не останавливала. Она знала, что он имел в виду.

С тех пор минуло несколько месяцев. Настала зима, черная, дождливая, сырая. Снег ложился и таял, не успевая порадовать взор своей девственной белизной.

Было много ворон или галок — Ксюша их не различала. По ночам они молча сидели на деревьях парка, а на рассвете дружно поднимались в серое небо и кружили там, кружили, оглашая окрестности хриплыми криками, как будто предупреждали друг друга о близящейся беде.

Но беда не приходила, и черные птицы куда-то улетали, чтобы вернуться под вечер и опять обсесть голые деревья, окружающие дом.

— Господи, как они надоели, — сказала Ксюша, трогая виски тонкими, холодными пальцами. — Орут, орут. Я спать из-за них не могу.

— Ты вчера уже говорила, — напомнил Давид, оторвав глаза от газеты. — И позавчера. И…

— И позапозавчера. Господи, милый, сделай уже что-нибудь.

Ксюша не хотела признаваться, что вороньи стаи напоминают ей о том, что ее дочь даже не погребена подобающим образом. Может быть, ее тонкие белые косточки…

Чтобы не разрыдаться прямо за столом, Ксюша схватила ложку и принялась намазывать слабо прожаренный тост маслом, а потом черной икрой. Нужно было занять себя. Постоянно нужно было чем-то занимать себя, иначе становилось плохо, совсем плохо.

И с каждым днем только хуже.

— Пошли своих опричников, пусть их перестреляют, — попросила Ксюша, быстро и жадно жуя.

Вкуса она не чувствовала. Но зато и не плакала.

— Я придумал кое-что получше, — сказал Давид.

После инсульта он сильно сдал. Пальцы одной руки плохо сгибались, нога постоянно немела, мимика сделалась перекошенной, потому что половина рта не двигалась. Голос его сделался слабым, старческим. Относительно молодо он выглядел только в седле. Верховая езда, если позволить себе такой каламбур, была его любимым коньком и раньше, а теперь, когда медики посоветовали двигаться как можно больше, совершал конные прогулки ежедневно, при любой погоде.

Естественно, Ксюше приходилось сопровождать его. Порой, когда они скакали рядом по парку или через луг, она прикидывала, что будет, если пробить Давиду череп, а потом свернуть всё на якобы сбросившую его лошадь.

— И что ты придумал? — спросила Ксюша, намазывая следующий тост апельсиновым джемом.

Со дня возвращения домой она поправилась на добрых семь килограмм, потому что еда помогала снять стресс, а стресс не отступал.

Первые десять суток она провела под домашним арестом, не зная, как обойдется с ней Давид. В конечном итоге он ее простил, но Ксюша не испытала особого облегчения. Ее любимым занятием стало чтение детских книг перед сном. Закрывшись в спальне, она тихонько читала вслух — «Алису в Стране чудес», «Винни-Пуха», «Белоснежку». Если никто и ничто не мешало, появлялось ощущение, будто дочка где-то рядом, слушает сказки и уже не так сильно сердится на свою непутевую маму.

Но эти проклятые черные птицы, каркающие и каркающие про уже случившуюся беду!

— Что ты придумал, Давид? — повторила она вопрос, когда не хватило терпения ждать, пока он закончит срезать верхушку своего обязательного утреннего яйца всмятку.

С одной полупарализованной рукой для него это стало достаточно сложной задачей, хотя он не позволял делать этого никому из прислуги.

Бодрился. Притворялся прежним Давидом.

— Я распорядился убрать парк, — пояснил он, медленно жуя. — Деревья спилят, потом выкорчуют. На их месте будет поле для гольфа.

Она недоверчиво посмотрела на него:

— Ты собираешься играть в гольф?

— Почему нет? — Он пожал плечами, вернее, одним плечом. — Врачи говорят, что мой организм быстро восстанавливается. Ты не слишком много ешь, Ксюша?