Black & Red - Татьяна Степанова

– Тогда в подъезде в Текстильщиках – точно ее рук дело, – объявил Кате старший лейтенант Должиков, важный и одновременно взбудораженный. – Когда вчера Федор Матвеевич ей снимки из того подъезда предъявил, она аж затряслась вся, потом орать начала. А вот с красногорским эпизодом пока что-то глухо. Ее лечить нужно, а затем уже допрашивать – в таком она состоянии. Надо же, от ревности к мужу спятила. А была вроде тетка нормальная, деловая, стильная даже. Лайкина, потерпевшая, так ее характеризует.

– Вы Лайкину в больнице допрашивали?

– Да, сегодня с утра ездил. А потом в Склиф к этому нашему свидетелю с Новокузнецкой. Гущин распорядился у его палаты пост установить круглосуточный, ну в смысле охранять. Плохой он, может, и не выкарабкается. А эта Надежда Лайкина ничего. Отдышалась и сразу языком молоть. Не верит, представляете, Екатерина Сергеевна, что это жена Купцова ее чуть не угробила. «Как же так, – пищит. – Я же с ней всегда делилась по-женски, сочувствовала, всегда рассказывала о всех его девках». Муж-то, этот Гай, бабник тот еще. – Должиков нахмурился. – Его вызвали сегодня в связи с происшедшим.

– Он здесь?

– Угу. Мотоцикл его я сам осмотрел. Не знаю, черт… Вроде похож, вроде тот, только… А теперь – что ж? Это ведь она – жена его виновна… В общем, не знаю, не уверен, а врать не буду. Если честно, я там, на Новокузнецкой, растерялся. Только вы не говорите никому об этом, Екатерина Сергеевна, это я лишь вам – по секрету.

– А что еще потерпевшая сказала?

– Лайкина-то? Ну, что, мол, информировала она как бдительная секретарша Елену Купцову о шашнях мужа ее. Вахину Лолиту она с ним неоднократно видела, та его любовницей была. В тот день Гай с обеими общался – сначала с этой Лолкой, приехал с ней в свой клуб спортивный, а жена Елена Константиновна туда заявилась неожиданно. Он повез ее обедать, потом домой. А сам под каким-то предлогом слинял и снова встретился с Вахиной. Жена его показала, когда ей успокоительное тут у нас в кабинете врач впорол, что она ждала их у дома Вахиной в Текстильщиках. Кстати, адрес она от секретарши узнала. Ждала в подъезде, видела, как подъехали. Ну, остальное было, как мы и предполагали. Лифт ей пригодился в роли гильотины… Меня там тогда чуть не стошнило в подъезде. Вы только и об этом никому не говорите, ладно?

– А секретаршу за что же она?

– Так Лайкина тоже в этого Гая влюблена по уши. Сама призналась. А у Купцовой ревность, видно, уже зашкаливала. Она секретарше SMS прислала от имени мужа – якобы тот вечером свидание ей назначает на их даче. Лайкина туда кинулась как ошпаренная, вы за ней. И как это вы сообразили? Вот бы вас туда – на Новокузнецкую, а то я там один… эх, да что говорить! Купцова машину мужа взяла – джип. И, между прочим, Гай про это знал.

– Знал?

– Ну да, она ему сказала, что ей машина нужна в СПА ехать за город. Он отдал ей ключи от джипа. А сам был все это время в ГАИ. Мы его туда вызвали насчет мотоцикла, начали проверять под предлогом, что у нас угнанный похожий. И знаете, он там… – Должиков неожиданно умолк.

– Что он там?

– Да нет, это так… в общем, мне показалось.

Катя удивленно глянула на старшего лейтенанта. Что это с ним вдруг?

– А насчет «жучка» в квартире Лукьяновой что? – спросила Катя, когда ей стало ясно, что Должиков продолжать разговор не собирается.

– Ничего пока определенного. Продвинутая какая-то техника беспроводная, эксперт сказал, японская. Слушали нас там, в квартире, смотрели за нами. А кто, неизвестно. И зачем, с какой целью? Насчет моей встречи на Новокузнецкой с этим Геной через этот «жучок» наверняка информация утекла. Только вот к кому? Кто нас там встретил и для чего потребовалось устранять нашего свидетеля? Как-то это все не вяжется друг с другом. Не вяжется…

– Елену Купцову по убийству Лукьяновой допрашивали?

– Фото ей показали. Она Лукьянову вроде как не узнала.

– Вроде как?

– Пойди пойми психованную. Екатерина Сергеевна, а она точно свихнулась! Заговаривается, все про какой-то лес бормочет, который то ли «в саду», то ли «сразу за садом заброшенным». Говорила, говорила, потом вдруг как завопит: «Убью всех его сук, вешать буду – сосен не хватит». Каких сосен? Вот как в жизни бывает – приревновала мужа к бабам и долой с катушек. А она ведь дочка какого-то министра молдавского бывшего, Лайкина Надежда про нее рассказала. Чтобы Гай этот клуб спортивный мог организовать, она квартиру продала, чтоб у него деньги были, в общем, на все ради него шла. Ради любви.

– А Лайкиной фотографию Лукьяновой показывали?

– Я предъявлял на опознание, она ее точно не знает. Сказала, такой у Гая вроде не было. То есть она не видела его с ней – а там уж… У него сейчас какая-то новая любовница, он ее накануне в спортклуб привозил. Зовут… вот я записал – Оксана. Шляпка у нее красная. Лайкина Надежда, даром что у самой шея набок свернута, а про нее с такой злобой, с таким ядом: мол, шляпку красную напялила, дура, думает, за девчонку так сойдет, а самой сорок лет, как и мне. Ну, то есть ей. Она за Гаем, хозяином своим, и за женщинами его шпионила. Утверждает – тоже ради любви.

РАДИ ЛЮБВИ…

Молодой старший лейтенант Должиков, кажется, и не понял, КАКУЮ ФРАЗУ он только что произнес так саркастически.

Зато Катя вспомнила – и сад, и подъезд. Залитую кровью лестницу, почтовые ящики, мешок в руках эксперта, заросшую крапивой канаву, нагнувшиеся до земли ветви яблонь, усеянные червивыми плодами, темную фигуру, всем своим весом налегающую на веревку, перекинутую через сук. ЕЕ лицо, изуродованное бешенством. Растрепанные светлые волосы, черную кожаную куртку, ботфорты.

ОНА оделась в ЕГО вещи, когда шла убивать – подумала Катя. Случайно ли это? И когда она – эта женщина, ЕГО жена, о которой они так мало знали, сошла с ума, спятила (если ЭТО действительно была потеря рассудка)? Когда убивала в заброшенном саду? Или в подъезде дома в Текстильщиках? Или, может быть, еще раньше? Гораздо раньше? Но если это так и она сумасшедшая, маньячка, убийца, так почему же на сеансы к знаменитому психологу-психотерапевту Деметриосу ходила не она, а ходил ее муж – Гай?

Ничего человеческого…

Ради любви…

Как понять, как совместить это?

Холодок страха, о котором Катя уже почти успела забыть, с которым, казалось, навек простилась сегодня ночью – такой счастливой, такой преступной, такой бурной, – этот легкий ползучий противный холодок страха воскрес из небытия.

Я ЗДЕСЬ, Я НИКУДА НЕ ДЕЛСЯ. Я С ТОБОЙ – ТВОЙ СТРАХ. Помнишь, деточка, Деметриос говорил: я такой, затаюсь, притихну, а потом в самый неподходящий момент…

– Он тут у нас, в сорок шестом кабинете, – сказал Должиков. – Гущин только что туда вошел, сам с ним хочет поговорить по поводу его жены.

Катя направилась по коридору к сорок шестому кабинету. И вот странность – пока шла мимо дежурки розыска, мимо коричневых дверей, мимо стенда завоеванных уголовным розыском спортивных наград, ей представлялось, что она… идет через лес. Вокруг не знакомые стены, а елки да сосны, кусты лещины, замшелый бурелом. А под ногами не рассох-шийся еще «щелоковский» паркет, а зыбкая тропа, которая то явится в чаще, то пропадет, то явится, то пропадет… А где-то далеко – на поляне, которую из-за деревьев не видно… господи, что же там на поляне… сосна? А под ней старый транзистор хрипит «милый друг, наконец-то мы вместе, ты плыви, наша лодка… сердцу хочется… и хорошей большой люб…»