Сетерра. 2. Тайнопись видений - Диана Ибрагимова

– Реки твои – вены мои. Скалы твои – ступни мои. Лава твоя – сердце мое. И живое тобою живет, а что мертво – сохранно в недрах твоих…

Дальше, дальше. В сторону рассвета. Мимо загоревшихся от солнца берез, мимо ручейка, мимо туманного поля. Вот он, Василь, шагает по дороге. Олья – земля под его ногами, и заплечный мешок, и пот на разгоряченном теле. Жених бежал к ней, чтобы успеть раньше, но теперь перешел на ходьбу и обсыхал под прохладным ветерком, в котором тоже обитала Олья.

Она вернулась за одно дыхание, минуту приходила в себя, потом тихо рассмеялась:

– Эй, Морошка-остроушка, я опять тебя победила! Ты не услышала, а я уже знаю, что он идет!

Олья поправила прическу и перенесла свадебную корзину ближе ко входу. Рысь глухо мявкнула, заскребла по полу.

– Так, а где узелок мой? – спросила девушка, щупая стены. – Ох ты, ох ты, ничегошеньки не видно. Ну чего ты фырчишь опять? Не мяукай, я тоже голодная. Надо нам всем хорошо покушать. На Взрыль забираться полдня будем. Это тебе не белок по деревьям гонять. А, а, разбойница? Р-р-р-р.

Олья подразнила рысь и почесала ей бока, но бодаться не стала, чтобы не испортить красоту на голове. Им с Василем предстоял обряд подношения вулкану, у подножия которого расположился родной Ольин улус. По традиции все молодожены в первый свадебный день ходили задабривать Взрыль, дабы он спал и дальше. Огненная гора была огромной. Олья несколько раз дышала вместе с ней и чувствовала потоки лавы глубоко под землей. Иногда округу потряхивало от толчков Взрылева сердца, и улусцы тут же вспоминали слова молитвы, но никто не проникался ими так полно, как веда, по-настоящему замечавшая пульс в венах вулкана.

Морошка зарычала – услышала Василя. Они еще не подружились, и рысь ревновала Олью к жениху. Невеста встала напротив двери, поправила оборки на платье, коснулась гребней и крепко сжала узелок, отчего материнское кольцо впилось в палец.

– Ну, вот и он.

Через мгновение распахнулась дверь, и рассвет хлынул в башню, окатив невесту румянцем новорожденной жены. Василь в красной рубахе и костяничных штанах, взъерошенный, с чуть влажными на лбу волосами белозубо улыбнулся Олье и подхватил с порога корзину.

Отец и брат стояли неподалеку – оба низкие, пышнобородые, в праздничной светлой одежде с алой вышивкой. Они были очень похожи, только у сына лицо казалось обожженным из-за родимых пятен. Он все еще не женился и собирался скоро уйти из дома на поиски невесты. Девушки в улусе привыкли, что в детстве он был плаксой и боялся всего подряд, и теперь не принимали Петро мужчиной, хотя он вырос парнем добрым и трудолюбивым, а еще всегда чувствовал беду, за что в улусе его уважали и прозвали «знаменом» – от слова «знамение».

Отец поцеловал дочь в обе щеки. Брат крепко обнял и долго не отпускал.

– Сетрушка моя родимая, острожней там будь, – шепнул он ей на ухо. – Не хочу тебе праздник портить, да что-то сердце со вчера не на месте.

– Ты, Петро, не переживай. Ты меня знаешь. Не пропаду я. Василь со мной, Морошка со мной. Ну, чего ты дрожишь так, родимый?

– Ноет у меня нутрина, сеструшка. Со вчера ноет. То ли по тебе, то ли по себе, то ли по всем. Ты осторожней будь.

– Буду, – пообещала Олья, высвобождаясь.

Березовая роща светлела, в сквозных кронах заливались трелями птицы, и все вокруг радовалось началу самого длинного летнего дня.

Олья подняла с травы узелок, взяла Василя под руку, и вместе они вышли на дорогу, ведущую к полю, за которым высился темно-серый Взрыль.

Слова распирали грудь, как винные пузырьки нутро закупоренной бутылки, но Олья молчала: до конца обряда разговаривать было нельзя. Морошка то семенила рядом, то носилась за птицами, свившими гнезда в высокой траве. Воздух прогревался, и туманный вал отступал все дальше, открывая подножие вулкана. Олья вспомнила слова Петро и с неприятной дрожью подумала, что брат никогда не ошибался в предсказаниях.

В лицо дул, отгоняя мошкару, теплый ветер, блестки росы таяли на подоле платья. Все было тихо и спокойно. Где же затаилась беда?

Олья обернулась. Отец и брат шли вдоль рощи обратно в улус – готовить столы и навесы к празднику. Вдалеке высилась над кронами берез верхушка свадебной башни. На первый взгляд вокруг не было ничего плохого, ничего подозрительного.

Василь почувствовал волнение невесты. Он остановился и внимательно заглянул ей в глаза, всем видом спрашивая: «Чего ты? Что-то случилось?» Олья замотала головой и широко улыбнулась. Они продолжили путь, наблюдая за озорной Морошкой. Веда не могла слиться с природой, поэтому доверилась чутью питомицы.

Над Взрылем вился полупрозрачный белый дымок, заметный только с близкого расстояния. Олья задрала голову, пытаясь разглядеть верхушку вулкана, и зажмурилась от выступившего из-за горы яркого солнца.

Подниматься предстояло долго, поэтому девушка жестами предложила устроить привал и позавтракать. Морошка уже слопала тетерева, и ее не интересовали сырные пироги, но от кусочка мармелада она не отказалась. Олья нарочно припрятала его для пушистой сладкоежки.

Рысь любила камни и с удовольствием носилась по Взрылевым бокам, пугая мошкару и сбивая лапами сыпучий шлак, в который превратились древние лавовые потоки. Вулкан не извергался уже больше ста лет, и свидетелей этого события давно не осталось. Пепельные поля поросли дерном, густой травой и лесом, в глубине которого местами еще прятались сухие обугленные сосны. Очистилась от серо-черного песка река Взрылька, рожденная где-то в Мерзлых скалах и далеко на юге впадавшая в полноводный Михай. Но несмотря на долгий сон, вулкан оставался живым и горячим. В стенках кратера, если копнуть, можно было испечь картошку, а брошенная на дно палка тут же загоралась.

После окончания трапезы новобрачные продолжили путь, и Олья быстро ощутила, что взбираться по крутым пористым зигзагам в плотном, стесняющем движения платье – та еще мука. Особенно тяжело стало к полудню, когда светило стояло в зените и пекло со всей мочи. Пот катился градом и не сох, а взмокшая ладонь Василя то и дело выскальзывала из пальцев.

Ближе к вершине становилось жарче, воздух загустел, со всех сторон пахло чем-то кислым и едким. Подошвы сапог быстро прогрелись, и мягкие стельки почти не спасали от панциря затвердевшей лавы. Олья подумала, что ступни скоро упреют, как мясо в горшочке.

Когда влюбленные оказались на самой вершине, то одновременно охнули: вулкан захлебывался в огненной массе, оранжевой, как тыквенная каша, и временами плевался ошметками, от которых разлетались хлопья раскаленного пепла. Олья закрыла лицо и долго не решалась подступить близко к кромке, чтобы прочесть молитву. Наконец она кинула в лаву узелок, тут же вспыхнувший и утонувший, следом упала корзина и снятая со спины Василя сумка. Молодожены взялись за руки и, поглядев друг на друга в оранжевом мареве, начали читать молитву Взрылева улуса.

Дыхание вулкана обжигало щеки, и смотреть вниз было почти невозможно, как и говорить, но они всетаки справились и поспешили в обратный путь. Сердце Ольи колотилось от восторга, страха и уважения к великану Взрылю. Теперь новобрачным предстояла веселая хмельная свадьба, и все было хорошо, только Морошка вела себя странно. Она урчала и тревожно шевелила ушами, а потом вдруг понеслась прочь.