Двое, не считая призраков - Наталья Нестерова

— А ты начинаешь работать под моим руководством?

— Я и пальцем не пошевелю, пока вы не выполните параграф первый.

— Смотрю на тебя и думаю: откуда столько наглости? Ты что же думаешь: твои сексуальным маньяком убитые бабы сильней моих мертвецов?

Второй раз в жизни Антон почувствовал шевеление волос на голове. Первый раз — когда осознал факт присутствия в его жизни загробных представителей. Всё вместе: встреча с Катей, раскрытие козней Горлохватова, его возможное общение с мертвыми — перегруз головы. Жесткий диск отказывается, не способен четко работать. В компьютерах так и происходит, а он привык мерить свой мозг на жесткий диск компьютера.

Антон демонстративно сложил руки на груди, отвернулся в сторону, смотрел на книжные шкафы, где покоились фолианты с золотым (как же не золотым!) тиснением на корешках.

Первым нарушил молчание Горлохватов:

— Ты должен встретиться… мы втроем встретимся… с одним… бывшим человеком. Дьявол! Сюда, сейчас позвать его не могу. Полно всякой живности, она взбесится.

«Любовь к животным — это у них семейное? — подумал Антон. — Почему „взбесится“? Стоп! Вопросов не задавать! Их очень много, и ответы могут быть некорректными».

— Ты остаешься здесь, — с видимым усилием постановил ББГ. — А завтра с Харитоном увидимся. Из комнаты, куда тебя определят, ни ногой! Понял?

— Свиданий, разговоров, договоров не будет, пока у моей сестры проблемы, — как заведенный повторил Антон.

Борису не понравилось, что Скробов говорит с тупым равнодушием. Держат человека двумя захватами: за глотку и за мошонку, — а он твердит про сестру.

— Распоряжусь, — вынужден был пообещать Борис. — Но ты, молокосос, крылья не распускай, чтобы ласты не склеить!

— Мило поговорили.

* * *

Катя обиделась на папу. Только заикнулась: пригласи на ужин гостя, как отец вспылил. Стал допытываться, откуда Кате об Антоне известно, приказал выгнать прислугу, которая оставляет чужого человека одного бродить по дому, велел Кате забыть об этом типе навсегда, чтобы даже речи о нем не было! Катя редко видела папу в подобном гневе, когда он бывал и меньше расстроен ее поведением, старалась исправиться, порадовать его. Но теперь вдруг обиделась. Она пригласила Антона (такой симпатичный, остроумный, смотрит странно, но приятно, не юноша, но и не дяденька, средне — молодой человек) на свой (!) день рождения, а ей запрещают. Как она теперь выглядит в глазах Антона?

Друзей у Кати никогда не было, папа говорил: «Зачем они нужны? Я прекрасно прожил жизнь без друзей». И Алла того же мнения: «Подруги всегда завистницы. На словах ангелы, а только зазеваешься — пнут, оттолкнут, захватят твое и будут злорадствовать. Нет подруг — нет и горя». В детстве Катя просила: родите мне братика или сестричку или возьмите в детдоме ничейного ребеночка. Папа мотал головой и предлагал новую дорогую игрушку. Алла пояснила: другого ребенка мы не сможем любить, как тебя, значит, он будет несчастлив. Ты хочешь, чтобы невинный ребенок страдал? Кошки, собаки и птички не приживались у них, сходили с ума, погибали. Алла говорила про отрицательную энергетику, но Катя втайне считала, что дело в ней, Кате, что-то в ней есть плохое и недоброе, раз животные гибнут. И старалась исправиться, быть очень-очень хорошей девочкой.

Свою «хорошесть» Катя могла демонстрировать только папе и Алле, контакты с прислугой не поощрялись. Своей главной задачей Катя считала создавать у папы и Аллы хорошее настроение, чтобы они улыбались и радовались. Больше всего они радовались, когда Катя болтала, шалила, дурачилась, как маленькая. Катя росла, развивалась и при этом оставалась маленьким шаловливым ребенком — как того желали родные.

Обычно во время ужина Катя теребила папу и Аллу глупыми или веселыми вопросами, рассказывала потешные истории — вела беседу, как массовик-затейник, с уклоном в детские проделки. Сегодня, во время праздничного ужина в честь ее совершеннолетия, обиженная Катя молчала.

Сияла люстра под потолком (две тонны бронзы и хрусталя), дубовый стол, покрытый белоснежной скатертью с ручными кружевами, уставлен позолоченными и серебряными блюдами с едой. Они втроем сидят в торце громадного стола, молча едят.

— Катя, тебе понравился папин подарок? — спросила Алла.

— Да, спасибо, папа!

— Твое здоровье, дочь! Поздравляем тебя! — Борис поднял фужер с шампанским.

Чокнулись, пригубили, поставили фужеры на стол, снова замолчали.

— Когда сюрприз? — тихо спросила Катю Алла, знавшая о маскарадном костюме.

Кате расхотелось наряжаться жабой.

— У меня болит голова, — сморщилась Катя. — С вашего позволения не буду дожидаться торта. Ладно? Пойду прилягу.

— Врача вызвать? — озабоченно поинтересовался Борис.

— Не надо. Выпью таблетку, посплю, и пройдет.

— Когда Катю последний раз смотрели доктора? — обратился Борис к Алле, когда дочь ушла.

За медицинское наблюдение дочери Борис платил большие деньги. Светила академики давно раскусили, что Горлохватова больше всего волнует состояние крови девушки, у которой отродясь не было малокровия. Поэтому светила первым делом совали бланк анализа: гемоглобин в норме.

— Неделю назад, — ответила Алла и отчиталась: — Гемоглобин сто пятнадцать. У Кати просто регулярные месячные недомогания.

Борис скривился. Как бы ему хотелось, чтобы в теле дочери никаких женских циклов не существовало! Пусть бы она оставалась стерильной и чистой, как ангел!

Аллу волновало другое. Московская квартира, загородный дом, теперь этот дворец… Чтобы все содержать в порядке, требовался большой штат прислуги. Чтобы прислуга хорошо работала, она должна находиться под постоянным контролем. Не говоря уже о хозяйственных проблемах, которые возникают каждый день. Все сваливалось на Аллу, ее оттирали от ребенка, от Кати. Между тем в экономки Алла никогда не нанималась, фиктивное замужество с Горлохватовым как подарок женской судьбы не рассматривала. Она, Алла, хотела только постоянно находиться рядом с Катей, жить ее проблемами, знать каждую мысль и отвечать на все вопросы ребенка.

— Борис Борисович! — нарушила молчание Алла. — Вы уволили дворецкого, между тем он человек в высшей степени ответственный, в прошлом работал заместителем директора крупного отеля по хозяйственной части. Он бы мог полностью взять на себя заботу об этом поместье.

— Ты же знаешь, я своих решений не меняю. Пусть уматывает, раз проштрафился.

— И все-таки я прошу…

— Уволен, и точка!

— Тогда рассмотрите вариант и о моем возможном увольнении.

— Что? Ты с этим официантом снюхалась?

— Нет, конечно! И не в нем дело. Тринадцать лет я живу в вашем доме, воспитываю Катю, ни о чем другом и не мечтаю. Но в последние годы все больше и больше времени мне приходится уделять заботам о ваших хоромах. Двадцать человек обслуживающего персонала, считая горничных, поваров, водителей и охранников. За ними нужен глаз. Почему мой? Я никогда не осмелюсь называть себя приемной матерью или мачехой Кати. Пусть гувернантка, воспитательница! Но мое, выбранное мной и вами, — подчеркнула Алла, — дело заботиться о девочке. Она в сложном переходном возрасте, как вы имели возможность сегодня увидеть. И вместо того, чтобы посвящать все время Кате, я вынуждена проверять счета кухарок, давать распоряжения дворникам, выслушивать скотников о том, сколько сена требуется корове и козе…