Окопная правда войны - Олег Смыслов

Однажды утром я услышал далекую канонаду в стороне Витебска, обратил на нее внимание командира корпуса и получил разрешение поехать для выяснения обстановки. На шоссе я встретил небольшие группы солдат, устало бредущих на восток. Получая на вопросы: “Куда? Почему?”— лишь сбивчивые ответы, я приказывал им вернуться назад, а сам ехал дальше. Все больше видел я военных, идущих на восток, все чаще останавливался, стыдил, приказывал вернуться. Предчувствуя что-то очень нехорошее, я торопился добраться до командира полка: мне надоело останавливать и спрашивать солдат — хотелось поскорее узнать, что здесь случилось. Не доехав километра три до переднего края обороны, я увидел общий беспорядочный отход по шоссе трехтысячного полка.

В гуще солдат шли растерянные командиры различных рангов. На поле изредка рвались снаряды противника, не причиняя вреда. Сойдя с машины, я громко закричал: “Стой, стой, стой!” — и после того как все остановились, скомандовал: “Всем повернуться кругом”.

Повернув людей лицом к противнику, я подал команду: “Ложись!” После этого приказал командирам подойти ко мне. Стал выяснять причину отхода. Одни отвечали, что получили команду; переданную по цепи, другие отвечали: “Видим, что все отходят, начали отходить и мы”. Из группы лежащих недалеко солдат раздался голос: “Смотрите, какой огонь открыли немцы, а наша артиллерия молчит”. Другие поддержали это замечание.

Мне стало ясно, что первой причиной отхода явилось воздействие артогня на необстрелянных бойцов, второй причиной — провокационная передача не отданного старшим начальником приказа на отход. Главной же причиной была слабость командиров, которые не сумели остановить панику и сами подчинились стихии отхода» (Горбатов).

«А накануне в районе той же Клевании мы собрали много горе-воинов, среди которых оказалось немало и офицеров. Большинство этих людей не имели оружия. К нашему стыду, все они, в том числе и офицеры, спороли знаки различия.

В одной из таких групп мое внимание привлек сидящий под сосной пожилой человек, по-своему и манере держаться никак не похожий на солдата. С ним рядом сидела молоденькая санитарка. Обратившись к сидящим, а было их не менее сотни человек, я приказал офицерам подойти ко мне. Никто не двинулся. Повысив голос, я повторил приказ во второй, третий раз. Снова в ответ молчание и неподвижность. Тогда, подойдя к пожилому “окруженцу”, велел ему встать. Затем, назвав командиром, спросил, в каком он звании. Слово “полковник” он выдавил из себя настолько равнодушно и вместе с тем с таким наглым вызовом, что его вид и тон буквально взорвали меня. Выхватив пистолет, я был готов пристрелить его тут же, на месте. Апатия и бравада вмиг схлынули с полковника. Поняв, чем это может кончиться, он упал на колени и стал просить пощады, клянясь в том, что искупит свой позор кровью. Конечно, сцена не из приятных, но так уж вышло. Полковнику было поручено к утру собрать всех ему подобных, сформировать из них команду и доложить лично мне утром 26. Приказание было выполнено.

В собранной команде оказалось свыше 500 человек. Все они были использованы для пополнения убыли в моторизованных частях корпуса» (Рокоссовский).

Но кто-то должен был останавливать трусов, паникеров и дезертиров. Ведь одним командирам это было не всегда под силу. Все подобные факты, приобретающие в начальный период войны нередко массовый характер, послужили вполне серьезным основанием для выхода в свет директивы, адресованной начальникам 3-х отделов военных округов, фронтов, армий, корпусов, начальникам 3-х отделений дивизий. В которой говорилось об организации «подвижных контрольно-заградительных отрядов на дорогах, железнодорожных узлах, для прочистки лесов и т.д., выделяемых командованием с включением в их состав оперативных работников органов Третьего управления с задачами: а) задержания дезертиров; б) задержания всего подозрительного элемента, проникшего на линию фронта; в) предварительного расследования, производимого оперативными работниками органов Третьего управления НКО (1-2 дня) с последующей передачей материала вместе с задержанными по подсудности» (№ 35523 от 27 июня 1941 г.).

В следующем месяце, после объединения НКВД и НКГБ, когда органы Третьего управления НКО были преобразованы в особые отделы и снова подчинены НКВД (как до февраля 1941 г.), нарком внутренних дел СССР Л.П. Берия, разъясняя задачи особых отделов, подчеркнул: «Смысл преобразования органов Третьего управления в особые отделы с подчинением их НКВД заключается в том, чтобы повести беспощадную борьбу со шпионами, предателями, диверсантами, дезертирами и всякого рода паникерами и дезорганизаторами. Беспощадная расправа с паникерами, трусами, дезертирами, подрывающими мощь и порочащими честь Красной Армии, так же важна, как и борьба со шпионажем и диверсией».

Уже 19 июля 1941 г. при особых отделах дивизий и корпусов были сформированы отдельные стрелковые взводы, при особых отделах армий — отдельные стрелковые роты, при особых отделах фронтов — отдельные стрелковые батальоны, укомплектованные личным составом войск НКВД.

Как правило, эти подразделения и части использовались особыми отделами в организации службы заграждения. А именно в выставлении засад, постов и дозоров, на войсковых дорогах, путях движения беженцев, а также других коммуникациях с целью предотвращения какого бы то ни было просачивания военнослужащих, самовольно оставивших боевые позиции. Кроме того, он должны были тщательно проверять каждого задержанного командира и красноармейца с целью выявления дезертиров, трусов и паникеров, бежавших с поля боя. Установленные дезертиры подвергались аресту и находились под следствием в течение 12-часового срока до предания их суду военного трибунала. Отставшие же от части бойцы и командиры под командой проверенных командиров направлялись в штаб соответствующей дивизии.

В исключительных случаях, с целью немедленного восстановления порядка на фронте, начальник Особого отдела имел полное право расстрела дезертиров на месте.

В конце месяца начальник Управления ОО НКВД СССР B.C. Абакумов потребовал укрепить заградительные отряды кадрами опытных оперативных работников, на которых бы возлагался опрос всех без исключения задержанных.

Все лица, вышедшие из окружения, бежавшие из плена, задержанные заградотрядами или выявленные агентурным путем, подлежали немедленному аресту и тщательному допросу об обстоятельствах пленения, побега или освобождения из плена.

16 августа 1941 г. Ставка ВГК издает Приказ № 270 «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». В нем четко и ясно говорилось:

«Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава».

Сегодня в мирное и достаточно сытое время некоторые историки, публицисты и демагоги осуждают все эти, на их взгляд, «бесчеловечные меры». Однако тогда летом сорок первого, в дни великой катастрофы, как никогда стоял вопрос о жизни или смерти нашего Отечества от фашистской чумы. И все рассуждения, нытье, трусость и страх необходимо было преодолеть в максимально сжатые строки.