Окопная правда войны - Олег Смыслов

По мнению ветеранов-окопников, страшнее начавшейся паники на фронте не могло быть ничего. Всего лишь из-за нескольких трусов, драпающих слева и справа в тыл, могла мгновенно начаться цепная реакция панического отступления. А если в этот момент трусов некому было остановить? Вот тогда-то, прежде всего пальбой в воздух, неуправляемую толпу останавливал заградительный отряд.

Есть такая русская поговорка: «У страха глаза велики!» Так вот и на фронте Великой Отечественной она была весьма актуальной, когда одна трагедия приводила к другой.

Например, только с 12 по 17 июля 1943 г. заградотрядами 69-й армии (7 заградотрядов по 7 человек в каждом, во главе которых были поставлены по 2 оперативных работника) было задержано 6956 человек рядового и командно-начальствующего состава, оставивших поле боя или вышедших из окружения войск противника.

Правда, начиная с 15 июля число задержанных военнослужащих, по сравнению с первыми днями работы заградотрядов резко сократилось. Если за 12 июля было задержано 2842 человека, а 13 июля — 1841 человек, то за 16 июля было задержано 394 человека, а уже за 17 июля — всего 167 человек.

К началу 1944 г. заградотряды очень часто использовались по охране штабов армий, охране линий связи, дорог, прочесыванию лесов. То есть после разгрома немцев под Сталинградом и победой на Курской дуге, когда стратегическая инициатива перешла к Красной Армии, заградотряды перестали выполнять свои прямые задачи. А в конце октября этого года Приказом наркома обороны № 0349 они были расформированы, а личный состав отрядов пополнил ряды стрелковых дивизий.

Для более полного понимания изложенного выше давайте ознакомимся с отрывком из письма командира 141-й стрелковой дивизии полковника Тетушкина секретарю ЦК ВКП(б) тов. Маленкову (от 10 июля 1942 г). «Какую же картину отхода армий Ю.-З. и Брянского фронтов я наблюдал? Ни одной организованно отступающей части я не видел на фронте от Воронежа на юг до г. Коротояк. Это были отдельные группки бойцов всех родов оружия, следовавшие, как правило, без оружия, часто даже без обуви, имея при себе вещевые мешки и котелок. Попутно они (не все, конечно) отбирали продовольствие у наших тыловых армейских учреждений и автомашины. Кто идет с винтовкой, то она обычно ржавая (производства 1942 г.). Картина мне эта знакома по прошлому году.

Получается такое впечатление как только немец захочет прорвать где-либо фронт, ему это в большинстве случаев удается.

В чем дело? Чем же это можно объяснить?

Если личный состав танкистов, летчиков, артиллеристов у нас не плохой, они дерутся с достаточной стойкостью, то это нельзя сказать про пехоту. Ей стойкости не хватает. Она у нас плохо обучена, беспрекословного повиновения младшего старшему у нас еще нет. Особенно это отражается в звене младший командир — боец, то есть в том звене, где начальник голосом воздействует на подчиненного в бою.

У нас не хватает жесткой дисциплины, чтобы наверняка обеспечить успех в бою, чтоб никто не смел бросить свое место в окопе в любой обстановке. Умри, а держись. Все это должно быть обеспечено соответствующим законом, отраженным в уставах. Все, что мы имеем сейчас (уставы, положения) — этого не достигают. Противник в отношении дисциплины много сильнее нас. Если бойцы на походе или вообще вне боя бросают противогаз, лопатку, шлем, оружие, даже пулеметы, лошадей и так далее (я

знал до ранения на Западном фронте ряд дивизий, где все бойцы побросали лопатки, шлемы, лыжи, противогазы), то возникает вопрос: есть ли тут дисциплина? Я наблюдал немецких пленных, которых гнали десятки километров до штабов, и у них все было цело до последнего личного номерка и у всех обязательно вычищены сапоги и лица побриты. Дисциплина, как и везде, особенно необходима в бою, тут она решает дело. Причем, если даже нет командира при бойце, он должен упорно защищаться или двигаться вперед на противника так же, как и с командиром...»

26 октября 1941 г. 2омандующий фронтом генерал-лейтенант Рокоссовский в штабе 66-й армии заявил: «... Прибывшие новые дивизии к бою совершенно не подготовлены. Сегодня буду докладывать тов. Сталину, просить его, чтобы личный состав вновь формируемых дивизий хотя бы месяц проходил боевую подготовку...»

И еще: «Командующий фронтом Рокоссовский, под впечатлением того, что причиной неуспехов являются плохие действия бойцов-пехотинцев, пытался для воздействия на пехоту использовать заградотряды.

Рокоссовский настаивал на том, чтобы заградотряды шли следом за пехотными частями и силой оружия заставляли бойцов подниматься в атаку».

А что можно было предложить еще? Хотя, впрочем, все равно виноватым был бы Сталин!

С чего начать эту главу, с каких слов? Я долго думал над этим не простым для меня вопросом. И чтобы емко, и чтобы до сердца дотянулись, чтобы прожгли его. И чтобы правдиво, совсем близко к истине. Ведь это не просто важно. Это важно принципиально. Потому как «окопная правда» это прежде всего правда окопников из пехоты. Для них война была самой жуткой, самой реальной во всей своей красе, самой кровавой и самой короткой.

И только когда я прочитал рукопись «Ванька ротный» ветерана войны А.И. Шумилина, я понял что нашел именно то, что искал. Без этих слов, возможно, у меня ничего бы не получилось. Ведь я там не был! Судите сами:

«В те суровые дни войны вся тяжесть в боях по освобождению земли нашей легла на пехоту, на плечи простых солдат. Получая пополнение в людях, мы вели непрерывные бои, не зная ни сна, ни отдыха.

Захлебываясь кровью и устилая трупами солдат эту прекрасную землю, мы цеплялись за каждый бугор, за каждый куст, за опушки леса, за каждую деревушку, за каждый обгорелый дом и разбитый сарай.

Многие тысячи и тысячи наших солдат навечно остались на тех безымянных рубежах. (...)

Многие о войне судят по кино. Один мой знакомый, например, утверждает, что когда бой идет в лесу, что горят деревья.

— Это почему? — спросил я его.

— А разве ты в кино не видел?

По кино о войне судят только дети. Им непонятна боль солдатской души, им подают стрельбу, рукопашную с кувырканиями и пылающие огнем деревья, перед съемкой облитые бензином. Художественное произведение, поставленное в кино или так называемая “хроника событий” — собирательный образ боев, сражений и эпизодов, отдаленно напоминающий войну.

Должен вас разочаровать: от кино до реальной действительности на войне, очень далеко. То, что творилось впереди, во время наступления стрелковых рот, до кино не дошло. Пехота унесла с собой в могилу те страшные дни. (...)

Война — это живая, человеческая поступь — навстречу врагу, навстречу смерти, навстречу вечности. Это человеческая кровь на снегу, пока она яркая и пока еще льется. Это брошенные до весны солдатские трупы. Это шаги во весь рост с открытыми глазами — навстречу смерти. Это клочья шершавой солдатской крови и кишок, висящие на сучках и ветках деревьев. Это розовая пена в дыре около ключицы — у солдата оторвана нижняя челюсть и гортань. Это кирзовый сапог, наполненный розовым месивом. Это кровавые брызги в лицо, разорванного снарядом солдата. Это сотни и тысячи других кровавых картин на пути, по которому прошли за нами прифронтовые “фронтовики” и “окопники” батальонных, полковых и дивизионных служб. Но война — это не только кровавое месиво. Это постоянный голод, когда до солдата в роту доходила вместо пищи подсоленная водица, замешанная на горсти муки, в виде бледной баланды. Это холод на морозе и снегу, в каменных подвалах, когда ото льда и изморози застывает живое вещество в позвонках. Это нечеловеческие условия пребывания в живом состоянии на передовой, под градом осколков и пуль. Это беспардонная матерщина, оскорбления и угрозы со стороны штабных “фронтовиков” и “окопников” (батальонного, полкового и дивизионного начальства).