Другие правила - Валерий Большаков

То ли делинквенты на Жилина так подействовали, то ли что, но ему живо вспомнилась Африка — и перистые ветви казуарин, и раскидистые сейбы, и вильчатые пальмы дум-дум. И как передвижные излучатели-гипноиндукторы сжимают кольцо вокруг горящего поселка, занятого пурпурами, и как вертолет-наводчик увертывается от ракет, и как тебя всего сотрясает одно-единственное, но жгучее желание — поймать пурпурную сволочь, отобрать у нее ржавый «калаш», и садить, садить по ней, по сволочи, длинной очередью, вколачивать ее в красную латеритовую слякоть, мешать со слоновьим навозом — за ту молоденькую учительницу, которую тхакуровцы сначала распяли, а потом вспороли ножом вагину и набили солью… И как невыносимо трудно было это желание в себе задавить.

Когда ж люди поймут наконец, что настали новые времена? Что уже необязательно топтать и мучить ближнего и дальнего? Тебе и так все дадут — и уютный домик, не хуже, чем у соседа, и бесплатную жратву, и шмотки от-кутюр. Броди себе с утра до вечера по цветущим садам, по изумрудным лугам, плюй с горбатого мостика в синюю речку и любуйся ласковыми и мирными пейзажами. Лепота! А приглядишься… В бескрайних садах-то, кои без гнилья и комаров, режутся в карты серые, запачканные типы, и ржут над собутыльником, заблевавшим с перепою изумрудную траву, и швыряют пустую тару в прозрачную синюю речку… «Нет, не тем, не тем я занят, — мрачно подумал Жилин. — Генерация, климатизация, колонизация… А толку? Ну, выправим мы Марс, выправим! Ладно. Благоустроим, то-се… „Нате, люди, пользуйтесь! Вот вам Земля номер два, получите и распишитесь“. И что? А ничего! Явятся все те же нечистые и подвыпившие, и заблюют, заплюют, затопчут пляжи озера Маринер, а на горе Олимп не поленятся начертать: „Здесь был Вася“…»

«Разве я генерации атмосферного покрова хочу? — думал Жилин. Да на кой он мне сдался, покров этот… Я хочу, чтобы люди выправились! Мне позарез нужны десять миллиардов гордых, веселых и добрых людей! Что же мне — оставить работу, бросить свои машинки и двигать в учителя? Пестовать хомо новусов? Похвально, конечно. Только вот откуда в Глебе Жилине взяться педагогическому таланту? Где, в каких сусеках души наскребет Глеб Жилин чуток понимания и капельку милосердия? И детей я не люблю… Нет, тут нужны люди, которые живут будущим, такие, как мой Антон Иваныч или Юлия Францевна. Они совсем-совсем другие…»

Перед зданием техмодуля Жилин остановил краулер, слез и протер шлем. Рядом с циклопическим остовом макропогодной установки техмодуль выглядел кукольным домиком, маленьким и уютным.

Пробежали, выстроившись в цепочку, четыре строительных робота. Их шеегруди и тяжелые рогатые головы плавно покачивались на ходу. Заприметив Жилина, киберы включили сигнал «ждем указаний». Глеб показал им руками: «Продолжать выполнять программу». Возбужденно стрекоча, роботы поскакали дальше.

Миновав широкий тамбур и кольцевой коридор, Жилин очутился в полукруглом помещении с перегородкой, служащей фоном видеопласту. Видеопласт создавал иллюзию золотой осени: трещиноватая чернь ветвей стряхивала ветхую кисею лиственного убора, тянулась к яркому, холодному небу, врастала в облака…

Жилин снял шлем. Навстречу пахнуло прелью. Обдало сухим теплом. Из «рощи» донесся женский смех, звяканье ложечек, приятный для ЖКТ звон кухонной машины. Раздвинув ветви «рябины», Жилин шагнул в кают-компанию, куда выходили двери рабочих комнат. Напротив «рощи» за тремя сдвинутыми столиками чаевничали кибернетисты и операторы-строители вперемежку. Никольский сосредоточенно хлебал чай, крепко держа кружку в ладонях. Длинный Сугорин в основном налегал на горячие пончики, таская их с большого блюда. Сухопарый, малость сутулый Соловейчик, склонясь, смешил свою жену, маленькую, милую Таню. Та заливалась звоночком. Высокая, очень красивая Ирина Никольская и худенькая, с веселыми глазами Света Сугорина чиркали какую-то схему на салфетке и спорили шепотом, отдувая со лба завитки волос — черных и каштановых. Лю Шуйбэнь и Сергей Быстров пока холостяковали. Они сидели с краю, поближе к женщинам, и шумно восхищались внешними данными соседок.

— Привет! — сказал Глеб, отводя рдеющую «гроздь».

Ему ответил хор восклицаний и шутливых поздравлений:

— А мы вас видели!

— Нам сверху видно все!

— Как вы их всех!

— Так им и надо!

— Совсем уже с ума посходили!

— Мало еще получили!

— Дайте я вас поцелую! Сережа, мог бы и отвернуться!

— Я не смотрю!

— А мы вас уже встречать собрались идти! А Лю нас не пускал!

Женщины окружили Глеба и, весело жалуясь на притеснения, повлекли к столу. Шуйбэнь, глядя на прелестниц с молчаливым укором, подал через стол мозолистую пятерню.

— Рад познакомиться, шифу[27].

— Взаимно, сяньшен[28].

— Чай будете? — спросил Никольский. Таня налила полную кружку и Сергей передал чай Жилину. — Угощайтесь… Вот пончики, это девочки сегодня нажарили. Теплые еще.

— Спасибо, — сказал Жилин. — «Сафари» эти часто устраивают?

— Да не сказать, что часто… — протянул Шуйбэнь, — но стороной не обходят. Набредают.

— Нас же здесь мало, — объяснил Быстров, шмыгая носом, — вот они и пользуются.

— Ночью, наверное, страшно, — сказала Ирина волнующим грудным голосом, — я еще в ночь не ходила, но уже боюсь.

— На песчаные танки пока не нападали, — нахмурился Лю, — а на краулерах все давно уже зареклись ездить.

— Они не грабят, не насилуют, — подхватил Никольский, — они больше гадят.

— Шо это вже за работа, — сказал Соловейчик, отодвигая чашку, — когда двое при деле, а третий охраняет! Дикий Запад какой-то!

— Дикий Марс! — буркнул Быстров и подул на чай.

— Может, сменим тему? — предложил Шуйбэнь.

— Давно пора…

— А вы в курсе, — сказал Быстров, откусив от пончика, — что директор системы — пурпурный? Не боевик, но активист.

— Спец он, конечно, отменный, — проговорил Сугорин, — но грязный тип, гнать его надо…

— Липший друг Тхакура Сингха! — сильно сбиваясь на украиньску мову, сказал Лева Соловейчик. — Тхакур, оказывается, работал тут. На ДТ-комбинате. То ли инженером, то ли старшим оператором…

— Это мы так сменили тему! — засмеялась Света.

Из тамбура донесся невнятный возглас. Света подняла палец и прислушалась.

— Тимофей Альбертович пожаловали, — сказала она торжественно. — Сейчас еще обо что-нибудь…

Ее прервал гулкий удар и взрыв негодования:

— Понаставили тут!..

Никольский сунулся к дисковому пульту формирователя, пощелкал, и осенний лес исчез. Перед аппаратной стойкой, потирая ушибленную ногу, стоял в позе журавля Тимоти Морган. Был он молод, мосласт, рыжеволос, но черен от загара. Морган показал Сергею кулак и заулыбался, узнав Жилина.