Первые опыты - Меган Маккаферти

— Что?

— Шесть месяцев напрасно потраченного времени, пока ожидаешь разрешения ехать дальше.

— Угу!

— Подумай обо всех интересных вещах, которые ты могла бы сделать за это время.

Я была сбита с толку:

— В машине?

— В твоей жизни, — ответил он.

— А!

Затем Би Джи начал говорить о «новом курсе» президента Франклина Делано Рузвельта, и это означало конец беседы.

И так продолжалось всю неделю. До урока истории Маркус стучал мне по плечу и задавал вопрос, который на поверхности, казалось, ни к чему не имел отношения. Но потом начинался разговор о том, о чем я меньше всего ожидала услышать, принимая во внимание вступительную фразу. Это трудно объяснить. Это все равно что лингвистический тест Роршаха.

В пятницу я уже не удивилась, что его вопрос о моем любимом актере вовсе не предусматривал выбор между Джоном Кузаком и парнем, игравшим Джейка Рьяна в фильме «Шестнадцать свечей». Это был способ начать дискуссию о том, как появление каждой статьи в журнале или на телевидении, которая приближает звезду к поклонникам, на самом деле лишь добавляет еще один кирпич к возвышающемуся алтарю, около которого мы поклоняемся культу этой знаменитости.

Или что-то в этом роде.

Эти разговоры напоминали глоток шнапса с острой перечной приправой. Быстрый, сладкий и странный глоток, способный как разгорячить и опьянить меня, так и сбить с толку.

Как же за неделю может все измениться. Всего сто шестьдесят восемь часов назад мы не разговаривали. А теперь говорим. Если сейчас у нас пик отношений, то на следующей неделе все может сойти на нет и между нами все закончится.

Не могу позволить этому случиться. Есть столько вопросов, которые мы еще не обсудили, но которые требуют нашего рассмотрения, прежде чем мы сможем продолжить наши, так сказать, отношения. Случай с коробочкой из-под «Данона». Рот-оригами. Мидлбери. Мию. Три коробки с пончиками. Смерть Хиза. Хоуп.

Зная о его тяге к ночным развлечениям, я решила, что в понедельник сама определю тему разговора, задав Маркусу вопрос в лоб: «Я не могу спать. А ты?»

Посмотрим, к чему это приведет.

Он позвонил!

Определитель номера — самое лучшее изобретение, когда-либо созданное. Потому что, когда я увидела имя Маркуса и телефонный номер в крошечном окошечке, мне хватило времени, чтобы сделать глубокий, продолжительный, антигипервентиляционный вздох, прежде чем начать говорить.

— Привет! — сказала я таким странным высоким голосом, словно только что вдохнула гелия.

— Сегодня вечером я не собираюсь задавать вопросы, чтобы заставить тебя говорить. — Маркус сразу перешел к делу, минуя всякие там «привет» и «как дела».

— Не собираешься?

— Не-а, — ответил он. — Вопрос — это своего рода конструктивный элемент.

— Что?

— Ну то, что я высказывал его мимоходом, с тем чтобы начать разговор.

— А, понятно.

— Но больше он нам не нужен.

— Не нужен?

— Нет, — ответил он. — Мы можем прекрасно говорить и без этого.

И в течение последующего часа и сорока пяти минут мы доказывали это.

Вот далеко не полный список тем нашего последнего разговора: скандал на прошлых президентских выборах, связанный с использованием перфорационных машин для заполнения бюллетеней; группа «Сестры Олсен»; эпидемия СПИДа в Африке; ложные татуировки; «поросячья латынь» — тайный язык, представляющий собой зашифрованный английский; безграничность Вселенной; клонирование; штампованные гитарные божки в кожаных штанах; круглогодичное обучение без длинных летних каникул; людей, повернутых на пластической хирургии; файлобменную музыкальную сеть «Напстер».

Не помню, когда в последний раз у меня был подобный разговор. Я и не подозревала, что у меня есть собственное мнение по всем этим вопросам. В отличие от разговоров с компьютерным гением Кэлом, чьи ответы кажутся теперь такими… предсказуемыми, запрограммированными, разговоры с Маркусом — это упражнение в спонтанности. Он переходит с темы на тему, часто не закончив мысль, перескакивает на другую, затем еще на одну и еще. Поэтому один разговор с ним состоит из миллиона обсуждений каких-то тем, отдающих шизофренией. Синдром отсутствия внимания.

А может быть, наркотики. Кто знает? Все, что мне известно, — так это то, что он велел мне звонить ему в полночь, когда я в настроении говорить. Это значит, что и он в настроении говорить.

Беседы с Маркусом подтвердили то, что я уже знала: у меня довольно узкое, ограниченное рамками Пайнвилльской школы восприятие окружающего мира. Я почти утратила способность вести разговор о чем-либо другом, кроме себя. Даже с Хоуп. Большинство моих с ней разговоров посвящены тому, как я провожу время, чем занимаюсь. То есть о том, о чем я могу рассказать. Конечно, так не было, когда мы жили в одном городе и общались ежедневно. Но даже тогда у меня не было с ней такого разговора, как сегодня ночью с Маркусом. Он был не хуже, просто другим. Вероятно, это потому, что Маркус — другой.

Я пытаюсь убедить себя, что это неплохо. Я имею в виду, что все, что помогает мне спать, должно быть для меня полезным, ведь так? Потому что после того как я положила трубку, я заснула, как нарколептик. Сон так блаженно окутал меня, что я, забыв обо всех волнениях, проснулась сегодня утром с широко раскрытыми глазами, бодрой и готовой столкнуться с любыми трудностями в школе.

Мне казалось, что, как только мы сможем поговорить с Маркусом с глазу на глаз, я забросаю его бесчисленным количеством вопросов о его версии нашей истории. Но после последнего ночного разговора я надеялась, что мы с Маркусом продолжим избегать щекотливых тем о наших отношениях, потому что я чувствовала, как только мы признаемся вслух, кто он и кто я и почему нам не следует друг с другом разговаривать, мы перестанем общаться. А это просто не должно случиться.

Зная о Маркусе больше (ведь я подслушивала их разговоры с Леном), мне было бы легче поднимать в разговоре темы, которые его интересовали, если бы мне пришлось это делать. Он не так хорошо знает мою биографию, как я его. Вот почему после пяти подряд ночей наших разговоров постоянно изумляюсь его способности говорить о том, о чем бы мне хотелось.

— Сегодня вечером я смотрел «Реальный мир».

— Ты смотрел «Реальный мир»? — спросила я взволнованно. — Я просто обожаю «Реальный мир». Из всех шоу, которых сейчас так много, это остается самым лучшим. Это шоу одна из немногих форм развлечений, адресованных нашему поколению, которые я с удовольствием смотрю.

— Правда?

— Я предпочитаю смотреть, как реальные люди изображают из себя ослов, чем наблюдать за творением Кевина Уильямсона — его до приторности совершенных и умных героев.