Сладкая месть - Дана Стар

Он никогда не посмеет бросить мне вызов.

Тому, кто превосходит его в сотню раз.

Однако… я слишком сильно недооценил брата.

Особенно, после четырёх лет разлуки.

Антон сейчас на эмоциях. Конченный псих.

Как и каждый из нас, кто прошёл все круги в Преисподней, когда услышал свой приговор, удар деревянного молотка и увидел грозный взгляд судьи в облике кровавого палача.

Тогда я даже не подозревал, что совершил ещё одну кошмарную ошибку, пусть хоть и на несколько часов, доверив жизнь самого бесценного в мире сокровища другому.

* * *

Как мешок с говном, его привезли к заброшенному складу.

Я долго ждал этого момента. Очень долго! И каждый раз получал душевный оргазм, когда представлял какими жуткими способами буду разделываться с этим вонючим дерьмом.

Виктор знатно разжирел. Добившись немалого «успеха» в работе, он прикупил себе роскошную тачку и навороченную трешку в центре города, в которую каждый вечер водил породистых шлюх, за деньги принуждая сосать его жирный хер.

Расслабился, ублюдок!

А зря.

Хорошая жизнь ударила по мозгам. Он даже представить себе не мог, что за его уродской мордой давно как наблюдают. Один шаг не в ту сторону, не с той ноги, может стоить жизни. Так и случилось.

Наёмники взяли отморозка быстро и без особых трудностей.

Н*хуярили по морде, затолкали в тачку.

А дальше дело за мной.

Привязанный к стулу, с мешком на голове, выбл*док что-то невнятно мычал, пока я наматывал вокруг него круги, размышляя с чего бы начать вершить правосудие.

Психанул.

С ноги в голову вмазал, с таким напором, что сукин сын на пол свалился, во время падения теряя грязный мешок с головы.

Еб*шил суку по морде, пока на разукрашенном гематомами лице, не осталось ничего, кроме заплывших век и разбитого до кости носа.

За шиворот уё*бка схватил, от стула оторвал, встряхнув как следует.

— Говори! Всю. Сука. Правду!

Рассмеялся, запрокинув башку назад.

Говорить то сложно, когда во рту осталось всего два зуба.

Всё выложил.

Во всём признался, падаль.

Как я и думал.

— Зачееем? — за шею схватил, сжал, заставляя мразоту захрипеть от адских мук.

— Да. Я у-угрожал твоей с-соске. Давил на неё. Запугивал.

Зарычал, плюнув в лицо следаку.

— Просто её м-мамашка делала о-отрадный минет. Соответственно, я исполнял абсолютно любые хотелки психопатки.

Череда отборных ударов градом посыпались на этот смердячий кусок дерьма.

— Ублюдок! — выплюнул горсть зубов, — Хочешь на десерт вкусняшку? — заржал, пидарас. — Шлюшка твоя была беременна. И это я подогнал ей те красные таблеточки… С приветом от мамаши. Но Алла, видать, с дозой перебрала, пришлось скорую вызывать. Теперь твоя овца бесплодна.

С одного замаха, я мечтал проломить Виктору грудную клетку.

Молча.

Нанести настолько сильный удар, чтобы услышать треск крошащихся в щепки костей.

А затем вытащить его уродское сердце голыми руками, швырнуть на пол и с яростью раздавить ботинком.

Долго на месте топтался. Орал, матерился. А по щекам слёзы хлестали…

Девочка моя! Любимая!

Как же тебе было больно. А я не знал.

Я урод, мразь и ублюдок.

Тебе ведь было намного больнее, чем мне.

Душевная боль никогда не сравнится с болью телесной.

Там, в тюрьме, я был словно в раю. И мне не стоило жаловаться на свою карму.

Тебе ведь было в миллиард раз мучительней.

Жаль, что я, тупой кретин, не понял.

Слишком поздно понял, когда довёл тебя до болезни.

Теперь всё встало на свои места.

Теперь я окончательно осознал, кто действительно виноват в том, что наша сказочная история превратилась в фильм ужасов.

Я.

И только я виноват.

Решающим ударом отправил вшивое отродье в отключку. Даже противно было прикасаться к этому дерьму собачьему, да руки марать. Напоследок, отряхнув кулаки, размяв кисти после напряженной бойни, огласил последнее пожелание ребятам, успешно выполнившим работу:

— Сделайте всё так, словно в хлам нажрался. За рулём. Сожгите вместе с тачкой. Чтобы никто не понял… за что и почему.

Отчеканил указ наёмникам, рассчитавшись последней наличкой, и обратно в больницу рванул.

Девочка моя. Любимая!

Вот и всё.

Всё позади. Всё закончилось.

Скоро я у тебя буду. В ногах валяться. С утра до вечера.

Хочешь, буду жить как собака до конца своих дней? По полу ползать, с миски жрать, лишь бы простила! Лишь бы вновь полюбила…

Купил для Крошки цветы. Сто и одну розу.

С души словно извечный замок свалился.

Казалось бы, даже услышал, как цепи зазвенели.

А когда в палату вошёл… Цветы сами по себе из рук выпали.

Никого. Лишь напуганные до смерти медсёстры.

И алое, кровавое пятно, уродливой кляксой размазанное на подушке.

Он ворвался в комнату с хриплым рыком. Страшно. И неожиданно.

Совсем не тот Антон, которого я знала несколько лет тому назад.

Даже всхлипнуть не успела, как он схватил меня за волосы, швырнул на пол, приставив к горлу острое лезвие ножа.

В глазах сгустилась тьма. Ужас сковал всё тело невидимой проволокой, что с кошмарной болью впивалась в кожу, кромсая до крови.

— Нет, Антон! Нееет! — взмолилась, хрипя, вырываясь, он лишь сильнее сжал горло правой рукой, окровавленной, а левой — треснул по губам, заставляя замолкнуть.

Как только на шум сбежались медсёстры, сумасшедший ублюдок полоснул ножом по моему запястью, а рану быстро вытер простыней, бросив обратно на кровать.

Ноги подкосились.

Шокированная, я начала проваливаться в темноту, захлёбываясь в болевом приступе. Последнее, что услышала, как Молот, забросив меня, ослабленную, истощенную, морально подавленную, к себе на плечо, предупредительно рыкнул:

— Никому не рыпаться. Иначе… она мертвец. — Двинулся в сторону запасного выхода, выставив вперёд дуло пистолета, неся меня на себе как мешок с отходами. — Передайте привет Давиду. От Молота.

Хлопнув дверью, этот, вышедший из ума психопат, спешным бегом устремился вниз по лестнице.