Сбежать от Питбуля и Булочки - Янка Рам

— Да шучу я… — измучено улыбается. — Но расстроилась ты обнадеживающе. Хорошо…

Закрывает глаза.

— Что — "хорошо"?! — замахиваюсь в эмоциях в поиске — куда бы ему врезать.

Но бить его никуда нельзя. Он и так "битый". Поэтому, опять глажу. Ладно уж…

— Есть надежда, что чувства мои взаимны, — не открывая глаз, протягивает мне колечко.

Ныряю в него пальчиком. В груди немного расслабляется.

— Дурак… — сетую я на всё сразу, обнимая, ложусь обратно на плечо.

— Это бесспорно. Но иногда иначе никак.

— Что теперь будет?

— Разберёмся.

Маша, настороженно поглядывая на отключившегося Лобова, говорит по телефону.

— Дядь Лёша, ну Вы же всё можете… Вы же практически Великий Гудвин! Нет, мозги Мише не надо, — закатывает она глаза. — Вы же хотели громко на пенсию уйти, ну куда уж громче — прокурорское расследование как там?…

— Должностных преступлений руководства МВД, — подсказывает ей Медведев.

— Я не кровожадная! Просто он человек плохой. А у оперов все материалы собраны. Богдан Максимович собрал. Там… Сколько? — шёпотом к Мише.

— Четыре дела, — подсказывает тот.

— Много, короче! — продолжает Маша. — Я? А что я не человек? Он Мишу несправедливо с должности снял. Теперь вот — Богдана Максимовича… А Богдан Максимович — герой. Он на войне был! У Айдарова уже целое расследование по всем эпизодам. Только подпишите "сверху" они сами всё дальше сделают! Ну, пожалуйста!.. — совершенно по-детски упрашивает она. — Что Вам стоит? Это же дело хорошее, справедливое… А я сына Алексеем назову!

— Запрещённый приём, — смеются тихо опера.

И, видимо, он срабатывает, Маша начинает улыбаться.

— Я трубочку Мише передам, ладно?

Миша забирает телефон, уходит в кабинет.

Мне интуитивно становится спокойнее за Богдана. Обняв его за шею, нацеловываю в бритый висок.

— Я тебя люблю… — пьянея от признания шепчу ему в ухо.

Он прижимает мою ладонь к губам.

И мы так и сидим. На старой обшарпанной дорожке в длинном коридоре. Рядом с нами толпа народу, пятно крови. И стонущий Лобов.

Врачи со Скорой, закрепив сломанную челюсть, поднимают Лобова на носилки.

— Как он так?

— Поскользнулся… Лестница бетонная… И вот, — не моргнув глазом повторяю я за Мишей, незаметно накрывая кистью разбитый кулак Богдана.

Он тихо шипит.

— Больно?!

— Везде вообще… — мучительно хмурится он.

В порыве эмоций целую его бледную скулу, щеку, колючую челюсть.

— Вставай, Касьянов, — протягивает ему огромную свою руку Миша. — Хватит симулировать. Болезные так кувалдами не машут.

Тянет его вверх.

— Как отмазывать тебя будем? Челюсть заживёт, он показания даст. Из принципа. Что ты его при исполнении прессанул.

— Не даст, — морщится Богдан. — На него сейчас прокуратура дело заведёт, так?

— Так.

— А это значит, будет конфискация имущества, если вину его докажут. Он же взяточник… А жёнушке его эта идея не понравится. Она женщина домовитая. Посоветую-ка я ей, пока он не очухался, задним числом у психиатра с чем-нибудь серьёзным оформить. И тогда крутил я его показания… Свидетели видели, что упал. Всё. На фоне должностного и того, что я по нему главный свидетель, в этот эпизод никто не поверит.

Они обсуждают детали, я как приклеенная жмусь к плечу Богдана. И, прижимая нос, вдыхаю уже родной запах, от которого всё также сильно кружится голова.

Живой… Помнит… Любит… Что ещё нужно для счастья? Только немного румянца на его впавшие щеки.

— Тебе в больницу надо, — шепчу я.

— Мне домой надо, — смотрит он в мои глаза не моргая. — Я всё вспомнил, а одну очень важную вещь не могу. Словно её и не было. А так не бывает… — крутит он моё колечко на пальце.

— Какую?

Он медленно моргает, облизывая губы.

— Важную…

Прижимает меня за затылок, наши губы встречаются в поцелуе.

— Детка, — шепчет мне ревниво в губы. — А кто такой Аркадий, м?

Видимо, весь сегодняшний мой невроз достигает пика. Упираюсь лбом ему в плечо и неконтролируемо истерично хихикаю. Касьянов в своем репертуаре. Со стоном выдыхаю:

— Гусь…

Богдан

Мы едем в такси.

— В смысле — сменила замки?

— Так Гера сказал.

— Гера… — вздрагивают мои ноздри.

Но ревнивая мысль не успевает развиться дальше. Вздрагиваю.

— Что с моими собаками?!

— Ой, всё хорошо. Ты только не волнуйся. Гера их пока забрал.

— Опять Гера?

— Он помогал нам.

— Это хорошо, что помогал… — хмурюсь я.

Поднимаю за подбородок лицо Аси, заглядывая в её глаза. Сердце болезненно подрагивает. Глупо? Глупо, конечно. Очень глупо ревновать к Бандиту. Я бы тоже помогал на его месте.

Взгляд у Аси открытый и глубокий. Немного настороженный.

— Ещё мне скажи… — прижимаюсь своим носом к её.

— Что?

— Что любишь меня.

Закрывая глаза, несколько раз целует в верхнюю губу.

— Я люблю тебя.

Прислушиваюсь к тому, как трепещет у меня внутри на каждое её слово. Отзывается.

— Ещё…

— Я люблю тебя.

Заполняет. Теплом, смыслом, целостностью. Боги, да это лекарство!

— Люблю… — глядит ласково пальцами по лицу.

Удовлетворенно киваю. Но… Но внутри у меня провал размером с большой каньон. Я люблю её, она любит меня. Жили мы вместе. Куда делся наш секс?! Почему стёрся именно он? Это такая потеря, что я не могу даже сказать ей об этом…

И я не понимаю, что с этим делать. Поцелуи — помню. Шалости — помню. А себя в ней — нет. Как так? Меня словно обворовали…

Перебираю в руке тонкие пальцы Аси. Тебе было со мной хорошо? Как это было?

Мне хочется срочно заткнуть эту дыру в памяти. Хотя бы заполнить новыми воспоминаниями, быть может они вернут те события, что уже произошли.

Только выходим из такси, слышу, как скулят, скребутся в дверь и призывно лают Алтай и Кора. Через минуту появляется Гера.

— Мент! — пожав руку, дёргает на себя, обнимая и хлопая по спине. — Не рано ты побежал? Отлежался бы…