Сбежать от Питбуля и Булочки - Янка Рам

— Ччч… — сбивчиво выдыхает Дан мне в рот.

И с тихим рычанием врезается в меня бёдрами! Не только бедрами! С воплем, впиваюсь ногтями в его широкие плечи. В глазах искры. Больно… Шокирующе… Сжимаюсь вся. Боги, как эта боеголовка влезла в меня, вообще?! Ощущение, что меня слегка разорвало.

— Детка?! — замирает Дан.

Хныкая, в эмоциях шлепаю ему по плечу. Я бы зарядила по щеке. Но опасаюсь за его голову.

Сползает чуть ниже, покидая меня. И что-то ласковое шепчет, зацеловывая шею. Щетина чувствительно скользит по коже, отвлекая от болезненных пульсирующих ощущений.

Кожа взрывается мурашками, я дрожу…

— Зайка моя маленькая… — шепчет Дан. — Прости…

Укус за мочку, кромку ушка… От остроты ощущений я почти забываю — за что?

Но несколько жадных головокружительных поцелуев, и этот садист снова толкается в меня.

Отрицательно и возмущённо мычу, пытаясь выкрутиться.

— Всё хорошо… — выдыхает он.

"Тебе — возможно!" — хочется парировать мне. Но два языка во рту так и не освоены для коммуникации. Один из них покидает мой рот, только для того, чтобы захватить ушко и сбивчиво сладенько уговаривать.

Я, черт возьми, не понимаю даже слов. Просто губы трутся о чувствительную кромку моего уха и низкий тембр его голоса проникает внутрь меня. От сорванного тяжёлого дыхания кружится голова.

Мне больно… остро… Меня смущает и ошеломляет то, как двигается его тело и вздохи, смешанные с не сдержанными стонами — его, мои… Между нами мокро, скользко… Моё тело не понимает, что происходит.

Неровно дышу, вскрикивая на каждый плавный толчок бёдрами и вторжение. Это так пошло… Спасите… Как потом смотреть ему в глаза?? Словно услышав мои истеричные мысли, отстраняясь, заглядывает в мои. Я слепну от его горячего, тающего взгляда, забываясь. И уже не чувствую ничего, кроме оглушающих подкатывающих к затылку волн. Я их помню. Когда он ласкал меня пальцами, так невыносимо остро было за мгновение до того, как… "мой кролик умер".

Зажмуриваюсь. Ощущаю, как неожиданно жёстко и по-животному беспощадно срывается его тело. Становится тяжелее, больше, безжалостнее… С рычанием кусает меня несколько раз в изгиб шеи. И потом ритмично и вколачивается, прижимая мое бедро к груди.

Шипя, вздрагивает всем телом, его ресницы часто порхают, взгляд стекленеет.

— Мм…

Это так проникновенно и обнажающе, что меня полностью расслабляет и топит в этой эмоции! Волны мурашек на мгновение поглощают меня в короткой болезненной, но приятной вспышке.

Мы надсадно дышим, обмениваясь дыханием. Ну вот… Свершилось.

Можно, я теперь ему врежу? Для гармонизации ощущений.

— Дурочка… — шепчет Касьянов. — Предупреждать же надо.

— Я предупреждала… — тихо пищу я.

— Ну, ты же знаешь, что я у тебя на голову ущербный… — покаянно. — Прости.

— Не ущербный, — обнимаю за шею, пряча лицо на его колючей щеке.

Ладно, обойдемся без карательных мер.

— Мы сейчас всё исправим… — ласкает меня губами. — Второй раз будет лучше.

— Вот сейчас точно врежу! Никаких вторых разов! — возмущённо выкручиваюсь я.

Отползаю от него, планируя сбежать.

— Асенька… Ты куда? — перехватывает за щиколотку.

Тянет меня к себе, жадно облизывая темные губы. Воинственно сдуваю прядь волос, упавших на лицо.

— За вилкой…

Улыбается гад. Красивый… Сбежишь от него, как же.

* * *

Богдан

Ну вот… Свершилось. Наконец-то — моя.

Закутав моего кролика в одеяло отпаиваю чаем, подкармливаю конфетами из распотрошенных подарков Ариши. Ступня Аси виднеется из-под одеяла, я обвожу её пальчики. И теперь я кажется вспомнил всё.

Допив чай, она отдаёт мне кружку. Убираю в сторону. Не отпускаю её руку. Целую пальчики. Ася мстительно прищуривается.

— Зверюга.

Ну, черт возьми… Это природа, детка.

— Ну скажи ещё, что бесчувственный.

— Чувственный… Но зверюга.

— Детка, ну всё же хорошо закончилось, правда? — я всё почувствовал, финал был обоюдным.

Фыркнув, кутается в одеяло. Прикусываю губу, пытаясь ей улыбаться.

— Моя девочка… — поглаживаю колечко на её безымянном.

— Уже — нет, твоими стараниями, — капризно хмурится Ася.

— Для меня всегда — да. Иди ко мне?

Мои пальцы скользят вверх по её икре. Но моя попытка, податься ближе решительно блокируется — Асина ступня упирается мне в грудь.

— Но-но… — опасливо и осторожно отталкивает.

— Асенька…

Сжимаю ступню и, подхватывая под коленку, рывком дёргаю её к себе ближе, стягивая на спину.

— Касьянов! — панически.

— Это просто массаж, расслабься.

Поглаживая, целую в щиколотку и коленку. Закрыв глаза, сонно бормочет:

— У тебя капельница в девять. Поставь будильник.

— Я не поеду. Мне здесь хорошо.

— Поедешь…

— А вдруг ты сбежишь? "Зверюга" потеряет свет в конце тоннеля… — вздыхаю я.

Ася плотнее запаковывается от меня толстым пуховым одеялом.

— Не сбегу.

Ложусь лицом на её живот, поверх его.

— Это ценно. Люблю тебя. Очень.

Ласковые пальчики скользят по моему затылку, вискам, аккуратно обходя место, где наклеены пластыри.

Вот так всё однозначно, когда человек твой. Не нужны никакие притирки, испытательные сроки с совместным проживанием, основания для брака. Ничего не нужно. Просто ощущение, что вы целое. И, как бы не бомбило извне, это так и останется. С Асей это ощущение яркое и наполняющее. Острое ощущение, что я не один.

Поднимаюсь чуть выше, целую её в шею… ушко… плечо… ключицу… Смещаюсь чуть ниже. Слегка выкручивает мне ухо, не открывая глаз.

— Нет. "Никаких вторых разов".

— Да я просто целую! — смеюсь я, чмокая всё, что попадает под губы. — Не буду я тебя больше трогать.

Пока.

Сжимаю её. Пусть уснёт, расслабится, тогда продолжим. Уже с чувством, с толком, с расстановкой. А то проглотил и не заметил. Даже не пооблизывал толком. Только нас вырубает — входная дверь хлопает. Мы встречаемся тревожными взглядами.

— Спи, — не позволяю ей подняться. — Это свои. Чужих собаки не пропустят.

Алла Борисовна и Ариша.

— Папа, мы винитаз у Плутона сломали! — воодушевленно заявляет дочь, тревожно следя за моей реакцией и стягивая шапочку.