Золушки для холостяков - Маша Царева

В очередной раз я удивилась и порадовалась ее стойкости – пока мы, взрослые бабы с претензией на цинизм, вытирали друг дружке сопли, наша двадцатилетняя Алечка взяла себя в руки, коротко подстриглась, явилась в продюсерский центр и выцарапала у них контракт. И вот теперь она вместе с другими участниками «Конвейера талантов» должна была объехать тридцать с лишним городов России, выступить с сольным номером почти в сотне концертов и в качестве моральной компенсации за этот лошадиный труд получить всего две тысячи американских долларов плюс перспективу подписания контракта уже куда более заманчивого.

Смотреть на коротко стриженную Алю было как-то непривычно. Она выглядела еще более хрупкой, совсем молоденькой и беззащитной.

Хотя – надо отдать ей должное – и пыталась изо всех сил бравировать и бить себя тощими кулачонками в упакованную в поролоновый лифчик грудь.

Со стороны могло создаться впечатление, что Аля уже давно и думать забыла о Григории, что она с головой погрузилась в интриги нового коллектива, который почти на два месяца должен был стать для нее чем-то вроде семьи. Но мы-то знали, что она все равно грустит.

Перебивая саму себя, Алька рассказывала о кастовости «Конвейера талантов».

– Боюсь, что меня затравят, – вздыхала она. – Ну кто я здесь? Выгнали в первом туре, толком не выступала нигде. А здесь есть люди, у которых уже по три клипа. У Аннетты бандитский бойфренд, говорят, что он собирается проплатить для нее национальную премию «Открытие года». Машку пригласили спеть с «Ла Бурритос». Теперь она будет у всех на слуху. А я…

– Кто такие «Ла Бурритос»? – нахмурилась Танька.

Альбина едва не задохнулась от возмущения. Ей наивно казалось, что все окружающие должны испытывать болезненный интерес к доносящимся до них слабым отголоскам с другой, населенной «звездами» планеты, на которую она, Аля, всерьез задумала переселиться.

– Ну как же, такие смазливенькие латиносы, они во всех хит-парадах сейчас. Сами они вообще-то выбрали Ирену, – понизив голос и оглядевшись по сторонам, сказала она, – но у Ирены рост метр восемьдесят шесть. А они все крошечные. Поэтому им Машку и спротежировали.

– Чего ж тебя не взяли? – вырвалось у Татьяны. – Ты же у нас метр с кепкой.

– Не взяли вот, – надула губы Альбина, – потому что Машка получила приз зрительских симпатий в «Конвейере талантов», а я вылетела на первой же неделе.

– Не переживай, у тебя все получится. Мы за тебя.

Протянув руку, я хотела было растрепать ее огненные волосы, в которых запутались солнечные зайчики, но Аля возмущенно отодвинула мою руку. Оказывается, то, что я приняла за следствие утренней нехватки времени, оказалось стильной укладкой, над которой топ-стилист «Конвейера талантов» работал с половины шестого утра.

Несмотря на то что вокруг начинающих гастролеров суетилось несколько телеоператоров с музыкальных каналов, в целом проводы «Конвейера талантов» в турне не выглядели гламурным мероприятием. Путешествовать молодым артистам предстояло на видавшем виды «Икарусе», где были сломаны кондиционеры и откидные столики. В качестве бонуса к этой развалине на колесах прилагался мрачноватый водитель, который сразу же на полную мощь врубил радио «Шансон» и посматривал на кандидатов в поп-звезды как-то недобро.

А сами артисты нарядились так, словно им предстояло не провести три часа в духоте и тряске, а немедленно отправиться на прием к президенту страны. Мимо нас гордо продефилировала девчонка лет тринадцати в платье, которое больше подошло бы звезде стриптиза, а не похожей на свежевыловленную сельдь малолетке. Ее волосы были начесаны в стиле Долли Партон, в органах слуха болтались такие массивные клипсы, что ими можно было орехи грецкие колоть. Еще один колоритный персонаж, прыщеватый юноша, ростом едва достающий мне до подбородка, в золоченых штанах, с видом самым независимым крутился возле телекамер, надеясь с оказией попасть в кадр. Журналисты не обращали на него никакого внимания, и он выглядел настолько разочарованным и несчастным, что мне даже стало его немного жаль. А внимание прессы было приковано к толстоватой дылде, у которой было такое выражение лица, словно ей только что испражнилась на голову ворона.

Словно профессиональный спортивный комментатор, Альбина вводила нас в курс дела. Выяснилось, что дылда – это и есть та самая Аннетта, которая претендует на престижную премию и, по слухам, собирается поехать в Лондон, чтобы выступить на разогреве чуть ли не у самой Мадонны. Впрочем, оговорилась Аля, скорее всего, это просто газетная утка, потому что на самом деле для совместного выступления с Мадонной толстуха Аннетта, во-первых, не вышла рожей (сказав это, Аля довольно облизнула губы, весь ее вид говорил, что уж у нее-то проблем таких нет), а во-вторых, слишком заурядно поет.

– А вон тот, в золотых штанах, – увлеченно сплетничала Альбина, – он, как и я, не из блатных. Нас было на «Конвейере» всего четверо, все остальные оплаченные. Его зовут Антоха, и он классно поет. Жаль, что такой заморыш. Правда, на фотографиях получается изумительно.

– Алечка, ты уж нам звони, – вдруг невпопад сказала Танька, и в голосе ее прорезались подозрительно материнские интонации, – звони из каждого города, хорошо? И мобильный отключай, только когда спать будешь.

– Хорошо, – махнула рукой она, – ладно, девочки, побежала я. А то вдруг без меня уедут?

Она расцеловала нас – каждую в обе щеки, небрежно швырнула свой чемодан в багажное отделение и одним прыжком вскарабкалась в автобус.

А мы еще долго стояли на остановке, как будто бы и правда были любящими матерями, заботливо провожающими единственного ребенка в пионерский лагерь.

Автобус уехал, и улеглось облачко пыли, оставшееся после него, а мы все стояли и смотрели на дорогу.

– Пойдем, что ли? – наконец предложила Танька.

– Да уж, – нехотя согласилась я, а потом, подумав, рискнула спросить: – Тебе не грустно?

Я боялась, что циничная Татьяна поднимет меня на смех или, прохладно улыбнувшись, заявит, что таким востребованным девушкам, как она, грустить непозволительно и у нее куча планов.

– Грустно, – вздохнула подруга, – и я даже, кажется, понимаю почему.

– И почему? Альку жалко?

– А чего ее жалеть? – удивилась Таня.

– Ну как же… Загоняют девчонку. Разве ты не видишь, как здесь все строго? Вроде бы сцена, лоск, перспектива славы… А автобус дрянной, и кормить плохо будут, и до нервного срыва могут довести…

– Так она же знала, на что шла. – Татьяна равнодушно пожала плечами. – Нет, Настька, я грущу потому, что изменилось все. Ее отъезд – лучшее тому свидетельство. Больше никогда не будет так, как раньше.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась я.

– Ты и сама понимаешь, – вздохнула она, – целый период в нашей жизни подошел к концу. Алька вернется, и мы по-прежнему будем дружить, но мы будем… другими.

– Это точно, – философски вздохнула я.