Жизнь, как морской прилив - Кэтрин Куксон

Девушка завизжала. Она слышала, как эхо от ее криков разносится по всему карьеру. Под ее ногами каменистый спуск в карьер был не так крут, вниз шла едва заметная тропинка, по которой когда-то подтягивались тележки. Эмили ступила на нее и, как обезумевшее животное, перескакивая с валуна на валун, начала спускаться вниз. На дне ее ноги провалились в воду и грязь. И теперь она не слышала ни звука, кроме хлюпанья обуви; она перестала кричать, а ее стоны были слишком глубоко внутри и не могли вырваться наружу.

Эмили поскользнулась, упала в грязь на колени, подалась вперед, затем вдоль стены карьера подползла к тому месту, где он лежал.

Кон лежал на боку, положив голову на руку, другая рука касалась колена, которое было приподнято. Казалось, что он спит, его глаза были закрыты. Но из ноздрей сочилась кровь. Эмили стояла на коленях и, подняв его голову, пыталась позвать:

— Кон, Кон. — Но не смогла выдавить из себя ни звука. Когда она дотронулась до его лица, на нем остались следы мокрой серой глины, которой были испачканы ее пальцы.

Тело было мягким и теплым. Она прижала его к себе и начала баюкать, а все ее существо продолжало безмолвно кричать: «Кон, Кон». Еще сегодня утром Эмили думала, что могла бы любить его, а сейчас она знала, что любила его. Странным образом девушка любила этого отставшего в развитии парня - так, как она уже никогда никого не будет любить. За этот короткий миг прошли годы, которые дали девушке опыт любви во всех ее проявлениях: она была матерью, женой, любовницей и даже больше. Эмили поняла, что никогда больше не будет чувствовать по отношению к кому-либо того, что она чувствовала в этот момент. Ее ноги до самых бедер были испачканы мокрой грязью, тело замерзало; но девушка не осознавала этого, она осознавала только то, что любовь означала страдания, что любовь - это боль и что все разговоры о Боге и его доброте были пустой болтовней, вызванной страхом перед неизвестностью. Не было никакого Бога, по крайней мере доброго Бога, потому что добрый Бог не допустил бы, чтобы такое приключилось с невинным парнем, каким был Кон, который страдал от чужой злобы. Это было не из-за несправедливого осуждения... его убила чужая злоба.

Эмили медленно подняла голову и огляделась в поисках источников этой злобы, но, насколько она могла охватить глазами карьер, она не увидела ни одного человека.

Девушка не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она обняла Кона, и до момента, когда Лэрри забрал его у нее; она не слышала, как подошел молодой моряк Джемси, но, когда он отвел ее руки от неподвижного тела, она чуть не упала на бок. Эмили чувствовала себя такой затвердевшей, что могла бы переломиться надвое, как кусок льда, на который наступили. Поддерживаемая Джемси, она смотрела на Лэрри, обнимавшего Кона, как это делала она, зарывшись лицом в шею юноши.

Когда Лэрри и моряк наконец подняли тело Кона, Джемси повернулся к ней и мягко сказал:

— Останьтесь здесь; через минуту я вернусь и помогу вам.

Но они не сделали и полдюжины шагов по валунам, как она поднялась на ноги и побрела за ними, но большую часть пути перемещалась, как краб, пользуясь руками, чтобы не упасть.

Девушка уже добралась до тропинки, по которой вытягивали тележки, когда моряк вернулся за ней и, обняв ее одной рукой, помог подняться по склону и взобраться в телегу. Она была удивлена, увидев лошадь и повозку там, где оставила их. Половина мешков была скинута на дорогу, а остальные ровно разложены по телеге, а на них лежал Кон, слегка вытянувшись.

Все еще поддерживаемая Джемси, она пошла за Лэрри, который медленно вел лошадь к развилке дороги. Там он повернул лошадь и, взяв ее под уздцы, вывел на деревенскую улицу, медленно двигаясь до самой гостиницы. Здесь Берч остановился, и впервые с того момента, когда появился в карьере, Эмили услышала его голос.

Это мог бы быть голос Господа, который на самом деле не существовал. Голос был громким и ужасным, как было ужасно то, что он говорил.

— Он мертв! Вы слышите? Все вы, в этой чертовой деревне, вы слышите? Он мертв! Но он сегодня будет не единственным, я прослежу за этим. Слушай меня, Сэнди Гудир. Кон не делал ребенка этой шлюхе, твоей дочери, потому что он не был способен на это. Полковник позаботился об этом, поскольку не хотел недоразвитых внуков. Лучше спросите у нее, чем она занималась с Джоном Ролстоном ночью прошлого пасхального понедельника в сарае Гаррисона. А ты, Джим Эткинс, спроси свою жену, с кем она встречается по понедельникам, когда ходит в Феллберн, в задней комнате «Виноградной грозди». А что касается тебя, Дейв Коуэл, почему ты отдаешь лучшие куски мяса Глэдис Пейн? Ее муж в море, она не сможет съесть это все сама, ведь правда? В последний свой приезд домой он избил ее до посинения, потому что, если он правильно рассуждал, он был в отъезде двенадцать месяцев, а дома его ждал прехорошенький младенец...

Эмили, опершись о боковину повозки, но все еще поддерживаемая моряком, схватилась за горло. То, что они сделали с Коном, не пойдет ни в какое сравнение с тем, что они теперь сделают с ним. Лэрри не умрет в карьере. Но они достанут его как-нибудь. Ей хотелось подойти к нему, обнять и попросить: «Пойдем. Пойдем отсюда».

Но Берч стоял теперь посреди дороги перед лошадью, широко расставив руки, и кричал:

— Вы мразь! Слышите? Все вы мразь, даже ходящие в церковь не лучше других. Вы слышите, капеллан? Что привело вас сюда из Гейтсхеда? Сказать им? Нет, пусть они сами узнают, и тогда наиболее ревностные сожгут вас живьем: это позволит им утолить свой голод... А ты, Хелен Рэмсгейт...

Эмили не могла больше слушать. Она вырвалась из объятий моряка, наклонилась вперед, схватила вожжи и дернула их, а когда лошадь двинулась вперед, ее голова толкнула Лэрри в спину, и его плечи и спина сразу поникли. Он отошел в сторону, подождал, когда задняя часть телеги подъедет к нему, и положил руку на болтающиеся ноги Кона. И так они покинули деревню.

С того дня, как они привезли Кона домой и положили на диван в гостиной, и до того дня, как они вынесли его из дома в гробу, Лэрри очень редко обращался к Эмили. Создавалось впечатление, что Берч не осознает присутствия девушки или, с другой стороны, он настолько осознавал ее присутствие, что она стала частью его и не было необходимости обращаться к ней. Иногда, проходя через кухню, Лэрри останавливался и смотрел на Эмили, словно собирался что-то сказать, потом отворачивался и уходил.

За последние пять дней в доме побывало множество людей. Она уже не могла пожаловаться на то, что никто не посещает их. Но Эмили бы хотелось, чтобы посетителями были другие люди, а не полицейские и газетчики. Одни приезжала из Феллберна, другие из Ньюкасла, в форме и штатском. С газетчиками девушка была осторожна, боялась называть имена, чтобы ей потом не могли отомстить.

Эмили слышала, что, когда полицейские пошли к Джемси Моргану, который был свидетелем, его родители сказали, что он снова ушел в море и они не знают, из какого порта он отправился. Она подумала, что парень правильно сделал, передумав относительно работы на море, поскольку он никогда не смог бы найти работу поблизости, если бы выдал тех, кто жил в деревне.