Ангел-хранитель - Владимир Сотников

– Вражья сила!

И, открыв калитку ногой, скрылся в темноте.

Через минуту на крыльцо вышел Андрей Ангелов.

– Лукерья, вы предлагали чаю? – спросил он. – Я выпил бы.

Разор, царивший в комнате, усугублялся еще и тем, что фотографии упали со стен и валялись теперь с разбитыми рамками. Андрей поднял одну фотографию и, вглядевшись, спросил:

– Это вы?

– Как вы узнали? – удивилась Лушка.

На снимке ей было лет пять. Она и сама себя не узнала бы.

– Вы не слишком переменились, – улыбнулся он.

– Ну да! – не поверила она. И, подчиняясь любопытству, которое окончательно проснулось в ней, спросила: – А что вы Каюку сказали?

– Кому сказал? – не понял Андрей.

– Фамилия его такая – Каюк, – объяснила она.

– Говорящая фамилия, – заметил он. – Как у Гоголя. Я сказал ему, что приехал из Франции, и пообещал сообщить в КГБ, что он предложил мне купить у него секретные служебные материалы.

– То-то он наутек пустился! – воскликнула Лушка.

Они посмотрели друг на друга и расхохотались так, что у Лушки даже кровь из разбитой губы снова потекла. Она вытерла ее, а боли не заметила.

– Ой, не могу!.. Вражья сила, говорит! И побежал, и побежал! – повторяла она. – Аж пятки засверкали! – И, восхищенно глядя на Андрея, спросила: – Как же вы догадались, что ему сказать?

– Подумал, что он может иметь отношение к служебным секретам, – объяснил тот. – В его одежде были… как это… военные признаки.

– Вохра он, – помрачнев, сказала Лушка.

Неизвестно, понял ли Андрей это слово, но явно понял, что нерадостные мысли охватили ее. И она поняла, что он это понял, так ясно, как будто когда-нибудь приходилось ей встречать мужчин, способных такое про нее понять.

– Так что же чай? – напомнил Андрей.

– Ой! – воскликнула Лушка. – Сейчас! Как раз и заварен, и чайник горячий, чуток подогрею только. Уж вы извините! – крикнула она из сеней. – Неказисто у меня.

– У вас хорошо. Просторно. Деревом пахнет.

– Только вернулась, – сказала она, входя в комнату с горячим чайником. – Не обзавелась еще.

– Вы надолго уезжали?

Лушка расставляла чашки, а он смотрел на нее так, что она боялась все из рук выронить.

– На семь лет. Сидела я.

– Это было из-за сталинских репрессий? – сочувственно спросил он.

– Да меня-то по справедливости посадили, – покачала головой она. – Как Сталин умер, так и… А только у нас когда и по справедливости сделают, все одно не по-людски выходит. Ну, срок мой кончился, а тут Каюк: или со мной останешься, или вообще из зоны не выйдешь – найду, за что тебе добавить. Куда было деваться? Он начальник лагеря. Сила – его.

– Вам больше не надо бояться, – сказал Андрей. – Ведь теперь пришли другие времена. Все переменилось.

– Сколько живу, всегда одинаково было, – усмехнулась Лушка. – С чего вдруг переменится?

– Надеюсь, теперь он все-таки оставит вас в покое, – сказал Андрей. – Он испугался за свою карьеру.

– Трус он, это да, – кивнула она.

– Ваши дети оставались здесь? – спросил Андрей, когда она разлила чай по чашкам.

– Детей Каюк не разрешил взять. Да я и сама не хотела. Это ж в Коми. Зоны кругом, ни школы путной, ничего. Семен Борисыч сказал: пускай в Ангелове растут.

– Как же вы теперь решились уехать от этого… существа? – осторожно поинтересовался Андрей.

– Пить он стал. То есть пил-то всегда, но последний год по-черному. А как выпьет – звереет. Я и подумала: все равно убьет, так хоть попытаюсь вырваться. Но если б не вы…

– Не преувеличивайте мое воздействие, – пожал плечами Андрей.

– Он же за мной приехал. Не согласилась – убил бы, – возразила Лушка. И с живейшим интересом заметила: – А деретесь вы крепко. По вас и не скажешь. Где научились?

Она не видела, какие искры вспыхивают теперь в ее глазах, преображая ее, пробуждая в ней то живое обаяние, которое делало ее неотразимой в юности, – видела только, что Андрей не может отвести от нее глаз, и это наполняло ее таким счастьем, какого она не знала никогда и уж точно не надеялась когда-либо узнать.

– О, это давно, в войну. – Он улыбнулся. – Только бокс учит эффективным ударам, все остальное, вроде джиу-джитсу, это… как сказать… больше для кино. Меня учил чемпион по боксу, он был у нас в отряде.

– В каком отряде? – не поняла она.

– В Резистанс. Это партизаны. Вместе с де Голлем.

– Вон оно как…

Он поднялся из-за стола и сказал:

– Благодарю вас, Лукерья.

Она еле удержалась от того, чтобы удержать его. Прямо за руку удержать, как маленького. Но не сделала этого, конечно.

– За что же? – побледнев, спросила Лушка.

– За чай. За ваше общество.

– Не за что, – ответила она.

Когда вышли на крыльцо, Андрей сказал:

– Каюк не вернется, я уверен. Вы не бойтесь теперь.

– Теперь не боюсь, – кивнула Лушка.

– Я пойду? – спросил он.

И что она могла ответить? Если б хотел остаться, то не спрашивал бы.

– Спасибо вам, – сказала Лушка.

– Не за что, – ответил на этот раз он, коротко коснулся ее руки и сбежал с крыльца.

Она подошла к частоколу и смотрела, как он идет по освещенной луною улице – легкий, нездешне прекрасный.

– Билеты купил, Андрюша? – спросила Лида.

Она села на заднее сиденье санаторской машины, которую Вера прислала, чтобы забрать ее из больницы, и Андрей сел рядом с ней. Он так переживал из-за ее сердечного приступа, что, хотя врачи и уверяли его в полном мамином выздоровлении, все-таки боялся, что ей станет плохо по дороге, а он не сразу это заметит, если будет сидеть впереди.

– Да, – ответил он. – Через три дня мы с тобой улетаем.

Они ехали через Оборотневу пустошь, уже виден был ангеловский парк.

– В санаторий идет, – сказал водитель, кивая на идущего вдоль шоссе немолодого мужчину с небольшим чемоданчиком. – Подвезем?

– Конечно, – ответила Лида.

– Садитесь, – сказал водитель, притормаживая и открывая окно «Волги». – Подбросим.

– Спасибо.

Прохожий поздоровался со всеми и сел рядом с водителем. Он был высокий, и из-за спинки сиденья Лиде был виден его седой стриженый затылок.

– На леченье прибыли? – спросил водитель.

– Родню навестить.