Орест и сын - Елена Чижова

“Отец говорил, дед погиб на войне, — снова Чибис боялся заплакать. — Сказал, хоронили со всеми почестями. Как героя. Он обманул. Я хочу, чтобы деда сожгли вместе со всеми”. Мягкая ткань обволакивала старушечье лицо. Ткань сбивалась морщинами. Из-под них сияли глаза.

В Инниной руке занялось пламя. “В-238”. — Наискосок, через стол, старуха протянула первую. Склонившись к листу, Чибис записал с голоса. Фотография затлела с уголка.

Подождав, пока окрепнет пламя, Инна положила в таз. Уголки сворачивались в лодочку, заламываясь кверху. На дне лежал человек, похожий на Чибисова отца. “Г-075”, — тараканий голос скрипнул над второй пачкой. Не подымая головы, Чибис записал и за ним. Новая лодка, охваченная пламенем, поднимала высокие борта.

Номера шли один за другим. Чибис записывал в столбик, следуя за голосами. Они двигались с двух сторон, как два отряда, выступавшие из пустыни. Гортанные крики копейщиков долетали до крепостных стен. Их было мно- го — тысячи и тысячи, лишенных имен. У Инниных ног шевелились клочья иссиня-черного пепла, словно птицы, которые хотели взлететь.

На столе осталась Иннина фотография. “Не беспокойтесь, я все сделаю”. Инна потянулась к спискам. “Я знаю, я верю тебе, — старуха произнесла торжественно. —Ты — моя”.

Таракан усмехнулся нехорошо. “Что?” — старуха вскинулась.

“Говоришь, кончился народ? Разделился? Был, да весь вышел? Много ты понимаешь про нас — русских!” — “Ты чего — белены объелся?” — Деревянный кулачок стукнул об стол. “За собой гляди — присматривай. Как бы тебе не объесться. Значит, говоришь, у вас не бывает ошибки? Природа, говоришь? На взгляд, говоришь, видать? Что? Эта девка — твоя?” Оглядев Инну, старуха кивнула уверенно.

“Жучка она! Вот и вся природа. — Таракан дернул заплатой. — Обыск у меня устроила. И шкаф, и буфет…” — “Это неправда! Я не обыскивала. Он сказал: сжег. Я искала их”. — Иннин палец уперся в пепельные клочки. “Рылась, крупу просыпала, лекарства разбила”, — Таракан бубнил свое.

Мягкая ткань, обволакивавшая старушечье лицо, затвердела глиняными складками. Указательный палец вытянулся, как острие веретена. Веретено уперлось в беловатый снимок. Снимок, насаженный на острие, двинулся и пополз к Таракану. Старухина спина оставалась ровной. “Вот что бывает, когда вырастают в приюте...” — “Я — не в приюте, я — дома…” Старуха не слушала. “…иное упало в терние, и выросло терние, и заглушило его. — Она терла палец о палец, словно перетирала в пыль высохшую глину. — Я буду говорить с ней — с одной. Выйдите все”. Чибис взял списки и поднялся покорно.

“У тебя чей сын? Его?” — Ткнув пальцем в Иннин живот, старуха повела глазами вслед Чибису. Она вопрошала сурово, как будто Чибисова ближайшая родственница. “Нет”, — Инна отвергла, опуская глаза. Ей показалось, старуха обрадовалась, по крайней мере она кивнула удовлетворенно. “Слава богу, — Инна думала, — больше не будет вопросов”. Ни за что на свете она не открыла бы правды.

“Кто-нибудь знает?” — старуха продолжала настойчиво. “Нет, конечно, нет!” — Инна вспыхнула. Подойдя к шкафу, старуха вынула аптечный пузырек. Беловатая жидкость доходила до горлышка. “Вот — все, что я могу для тебя сделать. Это надо сейчас, пока не упущено время…” Повернув фотографию изнанкой, старуха взяла перо: “Теперь ты должна говорить правду. Припомнить точно. Я буду задавать вопросы — ты отвечай”. Под пером ответы вставали столбиком цифр.

“Вот в этот день, — она обвела ровным кругом, — ни раньше ни позже, ты выпьешь лекарство — все сразу, до дна, — исписанный листок был похож на рецепт. — Учти. Об этом никто не должен дознаться. Это — тайна. Если кому-нибудь скажешь, дойдет до них. Тогда нам не поздоровится. Обеим. Они, — старуха воздела глаза к небу, — за этим о-очень следят”. — “Тайна. Конечно. Я не скажу”. Она видела цифры, но думала о расстрелянных: они были мастерами, не выдавшими своей тайны.

“Сейчас ты запомнишь число, и мы сожжем”. Фотография вспыхнула, сворачиваясь. Кусочек бумаги, на котором белело ее лицо, занимался лягушачьей шкуркой. На тыльной стороне, обведенные рукой старухи, корчились тайные цифры.

Старуха поднялась. Мелкая рябь ходила по занавесу цвета ночного неба. Она вложила снадобье в Иннину руку и, отвернув от себя, толкнула в спину.

Чибис дожидался на площадке. “На кладбище надо с водкой”, — Инна вспомнила. Таракан вылез из щели. Рука протягивала поллитровку, заткнутую по-аптечному. Он сунул бутылку Чибису и убрался в щель. “Краску не забудь”, — Чибис отдал распоряжение, словно бутылка делала его главным. “Краску?” — Инна вспомнила: обещала Ксанке. Придется съездить. Завтра. Завтра воскресенье. Не хватало еще Чибиса — с собой. “Завтра я буду занята... Поедем послезавтра”, — она шевелила губами, как будто вела подсчет. “Хорошо. Давай после школы...” — Чибис прятал исписанные листы.

“Ты домой?” — Он выглянул во двор. Инна кивнула и нащупала пузырек. Стекло звякнуло о твердое. Пальцы пошарили: в самой глубине кармана, под старухиным снадобьем, лежал обломок ангельского пера. Она подумала: сейчас он должен спросить, что сказала старуха. Воспитанный Чибис не спросил.

Глава XIII. ВРЕМЯ БЛИЗКО И УЖЕ НАСТАЕТ

“В тот раз? — Инна смотрела прямо. — В тот раз я взяла у Хабиба. Он копит. Отец дает по рублю — иногда”. — “А тебе?” Инна не ответила. “Хабиб больше не даст — пока не верну те”. — “Ты же обещала придумать”. — Весь долгий день Ксения надеялась. Инна накручивала прядку на палец. “Он же разобьет…” — “Не своротит”. — Она отбросила прядь. “Впрягся же и потащил”. — “Врет, — Инна обрубила. — Вымогатель он. Обломок с места не сдвинет”. — Иннин согнутый мизинец вертелся. “Он сказал, до завтра доживет”. — Ксения смотрела на танцующий палец. “Завтра прошло. Значит, не дожил”. Ксения вскочила: “Если надо другому, ты...” — “Дура! — Инна задохнулась. — Ты можешь хоть раз, хоть что-нибудь — сама?! Думаешь, я не знаю, чего ты добиваешься? К своему Иисусу торопишься — керосинчик лить. Одной-то стра-ашно! Хочешь, чтобы я — охранять!”

В дверь постучали. “Что случилось, девочки? — Ксеньина мать заглядывала, не входя. — Вы так громко...” — “Мы репетируем, Роза Иосифовна. Для школы”, — Иннин голос стал ясным и почтительным. Мать прикрыла дверь.

“Послушай, — Ксения заговорила шепотом. — Пока мы не пришли, он надеется и не тронет”. — “Мы? — Инна шептала зло. — Лично я больше не пойду. Это тебе там сладким намазано. Хочешь идти, добывай деньги сама. Ты же собиралась на оперу копить, — издевательским шепотом, — с завтраков?” — “Я уже сосчитала. — Ксения не слышала издевки. — Рубль двадцать в неделю, если не заболею — за месяц, — она загибала пальцы, — четыре восемьдесят”. — “Каникулы не забудь отнять”.

Ксения разжала пальцы. “Это поздно”, — голос упал. “По-че-му? С постамента слезет? Не бойся, он у них камнями придавлен. Или отвалить надеешься? Выкупишь своего ощипанного, и вместе отвблите? Ножки смажешь и — раз, два, три! — Инна хлопнула в ладоши. — Горшочек — вари! И пойдет он...” — Она двинулась вперед, кривляясь.

Сквозь облака, хлопьями облепившие залив, пробивались закатные лучи. Сползающее солнце втягивало их, как щупальца. На темном небесном экране брызнуло сияние — пунктирным светом двух петард. “Смотри!” — Размахнувшись от плеча, Инна отдернула штору.