Манька-принцесса (сборник) - Мария Садловска

Сделка проходила туго. Сначала Почуйкин не соглашался брать Мотьку. Как он выразился, цирку выгоднее животные с малыми габаритами. Но потом, вспомнив, что билетов продано всего на треть зала, решился. Но требуемые сто рублей платить категорически отказался, ограничившись двадцатью. Дабы не поддаться сомнениям насчет необходимости сделки, Казимир Иванович решительно взял свои двадцать рублей и ушел. По дороге он купил две бутылки, на что ушли все деньги. Одной бутылкой он решил отметить событие, а другую – припрятать «на потом».

Казимир зашел во двор, хотел по привычке укрепить запоры на калитке, потом, вспомнив, махнул рукой и оставил калитку как есть.

Не помнил Казимир Иванович, сколько времени отмечал это событие. Только осознал, что меру он превысил, если не сказать, зашкалил, потому что обстоятельства того требовали, они даже кричали!.. В какое-то время он отключился и уснул. Ближе к утру приснился Казимиру сон. Будто на травке перед домом пасется маленький пушистый козленочек. На его головке торчат еще не затвердевшие отросточки – будущие рожки. Вот он поднимает голову и внимательно глядит в лицо Казимиру Ивановичу почему-то Мотькиными глазами. И вдруг откуда ни возьмись появляется в руках Казимира соседское ружье, которым тот всегда хвастался.

«Зачем мне ружье? Я и стрелять-то не умею!» – в панике думает Казимир Иванович, но его руки в это время живут как бы своей жизнью. Вот он прицеливается, а его палец нажимает на курок, и ровно посредине, между маленькими отростками на голове козленочка, появляется круглое отверстие. Мотькины глаза, все еще устремленные в лицо Казимиру, застывают в вечном изумлении…

В холодном поту Казимир проснулся. Действительность была не слаще сновидений. Он четко вспомнил: вчера он отвел своими руками Мотьку в цирк и продал за две бутылки! Утреннее солнце вовсю светило сквозь занавеску. Казимир вышел во двор, зачерпнул кружкой холодной воды. Ко рту поднести не успел, так как на него уставились Мотькины глаза. «Перебрал! Надо завязывать! Права моя Дунька!» – подумал Казимир Иванович, зная, что Мотьки во дворе быть не может. Он, Казимир, продал его вчера за две бутылки. Потерев глаза, Казимир хотел было шагнуть вперед, и вдруг его руки ощутили что-то влажное, волосатое. А потом послышалось мягкое козлиное блеяние: «мэ-э». Казимир ошалел… Он гладил Мотьке бока, ощупывал голову, рога, как бы проверяя, все ли на месте. Поймал себя на том, что назвал Мотьку «Солнышком»…

На Мотькином ошейнике с одной стороны болтался обрывок веревки, а с другой был привязан помятый бумажный цветок – то ли пион, то ли роза ярко-красного цвета. Казимир аккуратно снял цветок и повел Мотьку в сарай покормить. Затем, закрыв козла в сарае, достал припрятанную бутылку (все, что осталось от продажи Мотьки), сложил в пакет и ее, и бумажный цветок. Потом, подумав, положил туда Мотькин праздничный ошейник и быстро направился в центр поселка, к Дому культуры.

По дороге Казимир Иванович взволнованно неизвестно к кому взывал: «Лишь бы директор согласился взять бутылку вместо денег! А за вторую повинюсь – выпил! Пусть возьмет вместо нее ошейник, он совсем новый».

Казимир Иванович издали увидел, как артисты загружают в автобус реквизит. Вот директор несет большой картонный ящик, обхватив его обеими руками. Он увидел Казимира, остановился и с облегчением опустил ящик на землю. Вытирая платком потную лысину, сказал:

– Удрал твой козел, дед. Искать его нам некогда, уезжаем.

Директор хотел еще что-то сказать, но Казимир Иванович сунул ему в руки пакет и просительно промолвил:

– Вот, возьмите! Здесь одной бутылки не хватает, но вместо нее – ошейник, он новый. А цветок немножко помялся, но его можно поправить…

Директор Почуйкин держал в руке пакет и растерянно смотрел на Казимира:

– Ничего не понимаю! Что ты мне даешь, дед, и зачем?

– Ну как же, – отвечал Казимир, – вчера вы дали мне двадцать рублей за моего Мотьку. Но Мотя пришел домой, и я его больше не продаю. А это я возвращаю вам за Мотю. На двадцать рублей я купил две бутылки. Но, я извиняюсь, одну выпил…

Директор Почуйкин, наконец поняв, в чем дело, с облегчением воскликнул:

– Так козел вернулся домой? Сам? Во молодец!

Потом Почуйкин заглянул в пакет, расхохотался и, протягивая его обратно Казимиру, промолвил:

– Возьми, дед! Это тебе. Твой козел нам вчера такую выручку дал – с трех поселков не собрать. Вся публика шла на Мотькину гастроль. Правда, немного накуролесил… Вон наш конферансье хромает до сих пор! Но козел, дед, у тебя перспективный. Приедем на следующий сезон – я тебе за него все сто рублей отвалю!

Казимир Иванович испуганно отшатнулся и, машинально взяв пакет из рук директора, воскликнул:

– Нет, Мотьку никогда больше не продам!

Потом развернулся и пошел домой.

Он опять шел мимо висящей цирковой афиши, которую еще не успели убрать. Содержание афиши было несколько иным, чем вчера. Бросались в глаза выделенные крупным шрифтом слова: «Коронный номер представления – танцевальная пара животных в составе восхитительной козы Фроси и ее несравненного партнера Мотьки».

Пока Казимир Иванович изумленно вчитывался в афишу, подошел парень с ведерком клея и кистью – наклеивать свежие объявления. Он содрал цирковую афишу и хотел было сунуть ее в мусорный мешок, но Казимир вдруг поспешно попросил:

– Пожалуйста, дайте это мне, вам ведь все равно выбрасывать.

Парень, равнодушно хмыкнув, протянул афишу Казимиру. Тот аккуратно скатал ее в рулончик и бережно положил в пакет рядом с красным бумажным пионом и бутылкой.

Казимир Иванович пришел домой. Там уже вовсю хлопотала супруга – она успела приехать от сестры. Козел Мотька почему-то стоял в глубине двора, далеко от калитки, и спокойно жевал жвачку, никак не прореагировав на хозяина. Дуня, бросив взгляд на пакет, сразу определила его содержимое и начала было распекать Казимира, но тот тихим голосом произнес:

– Не ругайся, мать! Я не покупал эту бутылку. У нашего Моти вчера гастроль была на сцене Дома культуры. И это директор цирка дал нам в благодарность.

Евдокия Сидоровна с удивлением взяла из пакета бумажный цветок, машинально примерив его к своей груди, потом, хмыкнув, положила обратно. Казимир Иванович расстелил на столе перед супругой афишу, чем сразил ее окончательно. Через какое-то время, придя в себя, Дуня воскликнула:

– Я же тебе главного не сказала! Вот, читай телеграмму! Андрюшенька с семьей приезжает. Потом сами уедут, а Саню нам на все лето оставят!

Казимир Иванович от избытка чувств ничего связного выразить не мог. В конце концов пошел во двор. Дуня крикнула ему вдогонку:

– Казик! Возьми сухариков для Моти! Он их любит.

Они случайно оказались рядом. Подошли одновременно к почерневшей от старости скамейке, приютившейся в конце сквера и скрытой от прохожих густыми кустами. Старик знал об этом уединенном уголке и шел сюда передохнуть – в последнее время часто стало прихватывать сердце.