Сид Кампеадор - Рамон Менендес Пидаль

Химена защищает Валенсию

Химена, по-видимому, получила какую-то поддержку от своего зятя Раймунда Беренгера Барселонского, некоторое время помогавшего ей удерживать Валенсию. Но она и одна держалась уверенно.

21 мая 1101 г. Химена, поклявшись душой Кампеадора и спасением собственной души и душ ее дочерей и сыновей (то есть покойного сына и зятьев, хоть их она и не упоминает), собственноручно подтвердила, что Валенсийский собор и его епископ Иероним будут получать десятину, дарованную Сидом, и добавила десятину с владений, городов и замков, каковые они либо их потомки держат и будут держать либо с Божьей помощью приобретут позже на земле или на море. Вдова Кампеадора привыкла мечтать о новых завоеваниях; но, возможно, в действительности этот дар был принесен в тревожный момент ради помощи свыше в борьбе с окружавшими Валенсию опасностями. Грамота была составлена в мае, и после этого не прошло пяти месяцев, как город был окружен альморавидами.

Эмир аль-муслимин Юсуф, по-прежнему желавший вернуть себе город Кампеадора, направил против него с сильным войском ламтунского полководца Маздали, на которого династия Ибн Ташфинов возлагала большие надежды. Маздали напал на Валенсию в августе 1101 г. и держал город в плотной блокаде шесть месяцев, атакуя его со всех сторон.

Химена выдерживала осаду, пока запасы не подошли к концу, и тогда, вспомнив не барселонского зятя, а только императора, она послала епископа Иеронима к Альфонсу, прося его оказать помощь и желая передать ему Валенсию. Император, услышав послание своей кузины,52 поспешил лично принять город, которого он столь домогался и который десять лет назад хотел отобрать силой у своего вассала. С его прибытием осаждающие отошли к Кульере.

Химена поцеловала ноги королю — своему освободителю, бывшему врагу — и принесла ему мольбу взять христиан этой области под свое покровительство. Альфонс пробыл в Валенсии весь апрель 1102 г., выступил к Кульере, выдержал несколько стычек с Маздали и, сделав из них выводы, решил оставить город, не видя среди своих военачальников никого, кто отважился бы удерживать позицию, столь удаленную от его королевства. Наконец избавившись от зависти, обуревавшей его при жизни Сида, Альфонс понял, что не может даже удержать того подарка, который преподнесла ему вдова великого вассала.

Валенсия оставлена

Все христиане города забрали свое движимое имущество; Химена и рыцари Кампеадора взяли сокровища аль-Кадира и огромные богатства, приобретенные в ходе завоевания, многие из которых оказались у короля, — мы знаем, что пояс султанши Багдада и мечи Сида попали к сокровищницу кастильских королей. 1–4 мая 1102 г. вce христиане вышли из Валенсии с войском Альфонса и направились в Толедо; они везли с собой тело Кампеадора, чтобы дать ему вечное упокоение в Кастилии, откуда герой при жизни был изгнан королем, возвращавшим теперь на родину его останки.

Эвакуируя город, Альфонс приказал поджечь его, и 5 мая Маздали поспешил немедленно занять обугленные развалины; за ним вернулись многие видные мусульмане, бежавшие со своей родины, потому что не могли жить вместе с христианами.

Возможно, другие люди Сида еще удерживали некоторые населенные пункты области, будучи предоставлены сами себе. Ибн Хафаджа из Альсиры, ранее в своих стихах оплакавший завоевание Кампеадора, теперь воспел бедствия войны, положившей счастливый конец ненавистной эпохе успехов Сида.

«Туча победы уже разражается ливнем; вновь воздвигается столп веры. Неверного силой изгоняют из Валенсии, и город, отпавший было от ислама, разрывает печальные покровы, укрывавшие его. Клинок меча — сверкающий, как чистый поток, — очищает землю от соприкосновения с неверным народом. Лишь это омовение в воде меча могло вновь сделать ее чистой и верной закону. Идет ожесточенное сражение. Сколько женщин раздирает от скорби свои туники! Дева с восхитительными бедрами плачет по любовнику — антилопа, веки которой не нуждаются в иных красках, кроме ее собственного очарования; в великой печали она рвет свое жемчужное ожерелье; но слезы, которые она проливает, блестят на ее обнаженной груди подобно драгоценностям».

Через два месяца после ухода Альфонса и Химены столица еще не поднялась из руин. Бывший эмир Мурсии, старый Ибн Тахир, поделился с другом своей радостью оттого, что Бог позволил вновь вписать Валенсию в перечень мусульманских городов: «Многобожники покрыли прекрасный город черными одеяниями пожара; его страдающее сердце бьется среди тлеющих углей».

Мой Сид — правитель Валенсии

Дози в одном из приступов «сидофобии» — более кратковременном, нежели другие, — заявил, что завоевание Валенсии не имело смысла. «Сид, — пишет Дози, — завоевал великолепный город, но что от этого выиграли испанцы? Отряды Сида захватили здесь большую добычу, но Испания не приобрела ничего, потому что арабы вернули себе Валенсию вскоре после смерти Родриго». Нелепость этого суждения представилась очевидной самому автору, коль скоро при подготовке второго издания своего труда он убрал эти слова.

Завоевание Валенсии было прежде всего воодушевляющим примером мужества и героизма. Это было самое необычайное предприятие, какое в Испании осуществил человек, не носящий королевской короны, — по словам Су-риты, ученейшего арагонского историка, который сверх того признает, что даже если бы король Кастилии, самый сильный в Испании, задействовал ради этого всю свою мощь, ему было бы очень трудно завоевать город, расположенный столь глубоко на мавританской территории и один из самых населенных. Мы теперь уже знаем, что Альфонс задействовал всю свою мощь и ничего не добился.

То, что придает деянию героический характер, наделяя его качествами высокого образца, — не успех и тем более не долговременность результатов. Герой является героем не потому, что его завоевания или созданное им оказываются устойчивыми. В этом его может превзойти какой-нибудь заурядный полководец или магистрат, которому выпало на долю осуществить действие, уже назревшее са мо по себе. Альфонс VI, Альвар Аньес, Бени-Гомесы, графы Генрих и Раймунд Бургундские, захватив Толедо и, несмотря на крупные неудачи, удержав его, добились более прочного успеха, нежели Сид; но, хоть все они были важнейшими деталями в сложном механизме государства, никто из них не смог сохраниться в памяти людей, кроме узкого круга эрудированных историков. А слава Сида оказалась громче, причем с того самого момента, когда этот официальный механизм отторг его. Изгнание, лишив рыцаря всякой королевской поддержки, тем самым полностью освободило его собственные силы, и эпическая поэзия получила возможность превознести в изгнаннике — как залог уверенности в ходе борьбы с врагом — необычайное личное мужество, проявившееся и в этом, и в других делах, чрезвычайно важных для нации. Вот почему Валенсию, хоть она и была потеряна после смерти героя, потомки назвали Валенсией Сида.