Ноктюрны (сборник) - Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Шрифт:
Интервал:
Варвара Ивановна была счастлива в своей семейной жизни, и новые заботы, интересы и стремления затушевали прошлое. Мужа она глубоко уважала, хотя и не любила его так, как описывают в романах. Она была довольна своим тихим семейным счастьем и ничего лучшего не желала. Жизнь текла в маленьком масштабе, и какое-нибудь приобретение собственной дачи являлось уже крупным событием.
И вдруг это мирное существование нарушилось неожиданным появлением Аркадия Степаныча, появлением в такой момент, когда этого никто бы не мог предвидеть. Варвара Ивановна еще раз пережила страшную пытку, и ей казалось, что она обманывает мужа, скрыв от него, что такое этот Мухин. Но зачем было тревожить Павла Васильича? А тут еще тень этой Веры Федоровы, которая преследовала Варвару Ивановну по пятам.
Вот о чем раздумалась Варвара Ивановна, сидя сегодня в своей беседке. Сколько было пережито… Мухин опять пропал без вести. Она не знала ничего о его существовании уже лет десять. Жизнь шла своей колеей, и буквы, вырезанные на колонке, скоро исчезнут. Варвара Ивановна больше не волновалась. Все понемногу было забыто, до скорбной тени безвременно погибшей идеальной женщины включительно. Развалилась и самая беседка, где желал застрелиться Мухин, – ее даже нельзя было ремонтировать, а приходилось строить новую. На сгнивших деревянных ступеньках прорастала зеленая трава, крыша покрылась бурыми пятнами мха, а из водосточной трубы росла молоденькая березка. Время делало свое дело.
А сколько затаенной ласки в этом осеннем солнце, точно оно не верит уже самому себе, сколько какой-то больной поэзии в блекнущих тонах умирающей зелени, в этой прозрачности ненасыщенного испарениями воздуха, в каждой линии точно просветленного пейзажа. По аналогии Варваре Ивановне припомнилось свое собственное лицо, на которое она сегодня обратила особенное внимание в зеркале. У ней уже давно появились морщинки вокруг глаз, тон кожи сделался дряблым, в волосах сквозила седина, зубы потеряли прежнюю свежесть – куда что девалось… Старухой она еще не была, но уже перешагнула за роковую черту своего критического возраста. Ей по пути припомнились строфы безвременно погибшего поэта:
Гроза умчалась вдаль, минувшее забыто,
И голос внутренний мне говорит порой:
Да уж не сон ли все, что было пережито
И передумано тобой?
VI
Из своей беседки Варвара Ивановна могла видеть почти всю деревню, теперь безмолвную и точно заснувшую… Страда кончилась, и большинство мужиков отправилось на заработки в Москву. Дома остались только бабы, старики и дети. Но спокойствие деревушки было только кажущееся. Там свои драмы и даже слишком много драм для такого захолустья. Возвращавшиеся с заработков мужики часто до полусмерти били провинившихся жен. Один садовник Иван Никитич чего стоил. Степенный и рассудительный мужик по наружному виду, он страдал неизлечимым пороком сердца и постоянно менял свои привязанности. Главным образом он наслаждался жизнью зимней порой, когда мужиков не было дома, и, кажется, пользовался большим успехом у деревенских скучающих дам, несмотря на свои за-пятьдесят лет. Мужики грозились его убить и не раз приходили жаловаться «барину» Павлу Васильичу на змея. Ничего комичнее нельзя было представить себе, как Павел Васильич в такие моменты. «Барин», во-первых, конфузился сам, а потом виновато повторял:
– Хорошо, я поговорю с ним…
Это был стереотипный ответ, и мужики вперед знали, что ничего другого не получат, и все-таки шли жаловаться. Еще было хуже, когда являлась какая-нибудь баба, которая начинала причитать и голосить. Тут уж Павел Васильич окончательно терялся. Вообще Иван Никитич доставлял немало неприятных минут, и его все-таки держали, потому что никто не мог себе представить дачи без Ивана Никитича.
Раздумье Варвары Ивановны было нарушено тяжелыми шагами. К беседке медленно шел Иван Никитич, о котором она сейчас только думала, и нес в руках письмо.
«Это от Гриши», – с радостью подумала Варвара Ивановна.
– А я вас, значит, по всему дому обыскивал, – грубовато проворчал Иван Никитич, снимая шапку и подавая письмо.
Письмо было довольно полновесное, и по адресу Варвара Ивановна не могла догадаться, от кого оно могло быть. Нетерпеливо разорвав конверт, она прочла сначала подпись и торопливо спрятала письмо. Это было письмо от Аркадия Степаныча. О, она отлично знала его почерк, но теперь он изменился, – буквы точно похудели и высохли. Это был типичный старческий почерк.
– Иван Никитич, вы можете уходить, – заметила Варвара Ивановна, чувствуя, как начинает краснеть.
– Слушаю-с…
Он еще постоял немного, повертел шапку и зашагал назад.
«Что может писать этот ужасный человек?» – с тревогой думала Варвара Ивановна, повертывая в руках желтый конверт и такого же цвета кругом исписанные листы почтовой бумаги, они напоминали feuille morte.
Одно мгновение она пожалела, что распечатала это несчастное письмо, которое нужно было просто разорвать и бросить, не читая. Но женское любопытство превозмогло, да и письмо было необыкновенное, целых четыре листа. Она оглянулась и принялась за чтение.
«Дорогая Варвара Ивановна, простите, что я так вас называю, не имея на это ни малейшего права… Но есть вещи, которые возвращают все права. Представьте себе, что вы читаете письмо мертвого человека, а смерть даст право сказать последнее предсмертное слово. Когда вы с негодованием разорвете конверт моего послания, его автор будет представлять собой только эссенцию праха. Завтра вы прочтете в газетах известие, что ваш покорный слуга покончил свое существование и оставил стереотипную записку: „В смерти моей прошу никого не обвинять“. Мне нравится эта фраза, превратившаяся в математическую формулу, а для меня она является общим знаменателем всей моей беспутной жизни. Я мог бы прибавить к ней кое-что, вроде того, что в самом себе убиваю своего злейшего врага, который испортил самому себе всю жизнь. Мне даже не на что оглянуться, некому сказать своего последнего слова, кроме вас, вас, которая проклинала меня целую жизнь. Знаете, все друзья пристрастны и только враги справедливы – вот причина, по которой я пишу именно вам. Мне кажется, что вы ошибались относительно меня и будете теперь вполне беспристрастны уже по одному тому, что мертвые лишены возможности защищаться.
Я вижу негодование на вашем лице, я читаю ваши мысли: „человек не может даже умереть без театрального эффекта“. Может быть, вы и правы. Во всяком случае, не желаю спорить, тем более, что каждый из нас актер и, к несчастию, довольно неудачный. Я все делаю отступления и не говорю главного. Знаете, что меня навело на мысль о самоубийстве? Она бывала у меня и раньше, в моменты, когда я хотел быть порядочным человеком, но как-то все не выходило,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!