Сокровища короля - Элизабет Чедвик

Мириэл мысленно вздрогнула. Теперь ясно, что символизирует открытый ящик на знамени.

– Да, я знаю легенду о Пандоре, – тихо отозвалась она.

Стоя у нее за спиной, он обхватил ее плечи тяжелой рукой и прижался к ней всем телом.

– Ты не перестаешь удивлять меня. Большинство женщин сроду не слышали ничего, кроме уличных сплетен, а твоему уму позавидует любой мужчина.

Мириэл заскрежетала зубами и расплылась в чарующей улыбке. Она не могла определить, сделал ей Роберт комплимент или хотел унизить ее, но в любом случае его слова вызвали у нее раздражение. Название судна напомнило ей о Николасе, и она задумалась о нем. Интересно, чем он занимается? Она очень боялась – и не без основания, – что он и есть капитан этого корабля. Ведь он говорил ей, что родился в семье моряка, да и название у парусника необычное. Большинство торговых судов именовали в честь святых, к которым можно было обратиться в трудную минуту. Все остальные корабли носили воинственные названия – «Дьявол», «Волк», «Дракон» и тому подобное, – унаследованные от их скандинавских предков.

Роберт вдруг встрепенулся:

– А вот и капитан.

На палубу по сходням поднимался высокий угрюмый мужчина тридцати двух – тридцати трех лет с коротко остриженными каштановыми волосами, стоявшими надо лбом торчком. При виде щенка его большой, плотно сжатый рот раздвинулся в улыбке. Мириэл испытала одновременно облегчение и разочарование. Как бы она повела себя, если б капитаном корабля оказался Николас де Кан? И, главное, как поступил бы Николас, увидев ее? Что ж, хорошо, что это не он.

Мужчина сгреб песика в свои длинные руки и забрался вместе с ним на надстройку, где Роберт представил его жене как господина Мартина Вудкока.

– Значит, малыш пришелся вам по душе, – сказал он, передавая ей Уилла.

– Я его обожаю. – Мириэл на мгновение прижала к себе песика. Тот завилял хвостом и своим маленьким розовым язычком лизнул ее в щеку. – Лучший подарок в моей жизни. – Она бросила на мужа ласковый взгляд. Несмотря на многие сомнения и раздражение, она все же доверяла мужу: он умел дарить ей радость, вот и песика привез.

Роберт довольно улыбнулся.

– На это денег не жалко, – сказал он.

– На меня или на собаку?

– На обоих, разумеется. – Он поцеловал ее и погладил песика против шерсти. Уилл обнажил свои маленькие острые клыки, его грудка затрепетала. Роберт предусмотрительно убрал руку, но продолжал натужно улыбаться.

Мартин Вудкок откланялся, сославшись на дела. Спустя час, когда уровень воды в заливе Уош поднялся, груженная шерстью «Пандора» покинула гавань Бостона и взяла курс на фламандский порт Антверпен.

Обрадованный заверениями Мириэл в том, что скоро работа в мастерских возобновится и он не останется без заработка, Хэм Ткач праздновал счастливое избавление от нищеты в пивной «У госпожи Гильды» в Потайном переулке. Заведение это чистотой не отличалось, но эль здесь подавали самый лучший на много миль окрест, и побаловать себя отменным свежим пивом сюда всегда приходили толпы народу.

Хэм удовлетворенно икнул, смотря на мир сквозь золотистую пелену. Он был пьян и из-за этого стал видеть еще хуже.

– Во как, поработаю еще несколько годков, – похвалялся он перед своим подмастерьем Уолтером. Тот влил в себя столько же кружек, что и его наставник, и теперь едва не клевал носом за столом.

– Кнешно, поработать. – Юноша уткнулся губами в край своей кружки.

– Многому я тебя научил, верно?

– Еще бы.

– Я знаю госпожу Мириэл. Она меня не вышвырнет… и муж у нее, кажется, порядочный.

– Ага, прядошный, – услужливо повторил юноша и, уронив голову на стол, закрыл глаза.

Хэм неуклюже поднялся из-за стола и, пошатываясь, вышел из пивной на темную улицу под моросящий дождь.

В отдельных домах по обеим сторонам от заведения Гильды мерцали огоньки, освещавшие грязные лужи и глинистые рытвины, но перед глазами Хэма стоял сплошной туман. Прожив всю жизнь в Линкольне, дорогу к пивной Гильды он знал, как свои пять пальцев, поскольку последние сорок пять лет дважды в неделю топал по ней туда и обратно, и потому, хоть он ничего и не видел перед собой, ноги сами понесли его домой. Хэм затянул песню:

Я напился, я напился, Хэм стал пьяный от вина. Эй, сестрица, Уолтер, Питер, Вы тут пейте, ну а я…

Допеть Хэм не успел. Когда он нетвердым шагом перебирался через глубокую выбоину от колес телеги, кто-то тихо подкрался к нему сзади. Только тогда Хэм сообразил, что ему грозит опасность, когда чья-то мускулистая рука обвилась вокруг его шеи и стиснула горло, так что он не мог петь, а потом и дышать.

Ноги у него подкосились, и он повалился в грязь. Нападавший упал вместе с ним, но легче Хэму не стало. Его горло уже не сжимали, а настойчиво, безжалостно давили на него. Вязкая жижа залилась ему в рот и ноздри, а потом и в открытые глаза. Над ним сомкнулась кромешная тьма.

На рассвете из города со скрипом выкатила телега мусорщика, груженная зловонными отходами и соломой из линкольнских сточных канав, уборных и навозных куч. Никто не обратил на телегу особого внимания. Никто и не подумал поискать под грудой испражнений, дохлых собак и старой соломы труп Хэма Ткача, пропавшего минувшим вечером. А если у кого такая мысль и возникла, он тотчас же от нее отмахнулся. Сам мусорщик поручил сгрузить отходы с телеги в мусорную яму своему временному помощнику. Что глаз не видит, не ляжет пятном на совести, а за два шиллинга серебром любой согласится отвернуться и не заметить то, что видеть не надобно.

Когда телега была опустошена, мусорщик, посвистывая, вернулся в город – его помощник исчез по дороге, – оставив труп Хэма Ткача гнить в его беспокойной могиле.

Осень 1219 года

Мириэл стояла в своей ткацкой мастерской в Линкольне и наблюдала за работой трех фламандцев. Ян и Вилгельм были братья, Герда, ширококостная женщина с русой косой, была женой Яна. Мириэл ее визгливый хрипловатый смех напоминал стрекот сороки. Все трое отлично знали свое ремесло и всячески старались угодить хозяевам. В их родном Антверпене среди ткачей царила жестокая конкуренция – шерсти для станков не хватало. Дома их ремесло находилось в полной зависимости от руна и пряжи, поставляемой из Англии и Испании. Здесь же сырье всегда было под рукой, и гибель от голода казалась далекой и нереальной перспективой.

Работая, они весело переговаривались по-фламандски; их громкие голоса перекрывали шум станков, производивших тонкое сукно в синюю, красную и зеленую полоску с такой скоростью, что Мириэл едва верила своим глазам.

Подмастерье Уолтер заряжал пряжей очередной станок. Вид у него был угрюмый, он даже не пытался принять участие в шутливой беседе фламандцев.