Очерки русского благочестия. Строители духа на родине и чужбине - Николай Давидович Жевахов

никто этих указов не выполнял[68], чтобы Господь даровал иерархам «дар рассуждения» и помог бы им снять с души Патриарха невольный насильственно исторгнутый у него грех и ослушание патриаршей власти, а не патриаршей воле, какая здесь отсутствовала, вменил бы иерархам не в грех, а в подвиг.

Так оно и было в действительности, и об этом свидетельствует содержание подписанных Патриархом указов и посланий. Все они равны, все одной природы, все одинаково исторгнуты злой волей большевиков, все, посему, не имеют ни юридической силы, ни церковного авторитета.

И Архиерейский Собор поступил бы гораздо более мудро, если бы вместо ложного опасения «ослушаться» Патриарха и расценивать юридическую и моральную ценность патриарших указов по догадкам и предположительно, объявил бы их не имеющими никакой стоимости и образовал бы «Высшее Церковное Управление заграницей», независимое от Церковной Власти в советской России, ибо эта власть парализована, ее церковный аппарат разрушен, и фактически такой власти не существует вовсе и в период господства большевиков и не будет существовать.

Так это и было. «Высшее Церковное Управление заграницей» было учреждено и планомерно осуществляло свою каноническую деятельность, и у иерархов не имелось достаточных оснований, базируясь на «указе» 1922 года, единогласно признанном не имеющим юридической силы и церковного авторитета, преобразовывать означенное Управление и тем становиться по отношению к этому «указу» как бы в двойственное положение. Ведь совершенно же очевидно, что обе стороны не признают ни указа 1922 года, ни прочих патриарших указов, изданных под давлением большевиков, но не имеют решимости в этом признаться из ложного опасения омрачить память Патриарха и снять с него ореол исповедничества. Но такое опасение совершенно неосновательно, между тем вызывает недоговоренность и недосказанность и совершенно произвольное обращение с указами, из коих одни признаются, а другие отвергаются, или же принимаются с оговорками, дающими повод для всяческих кривотолков.

Отсюда и смута. Ее бы не было, если бы «Высшее Церковное Управление» в Сремских Карловцах признало, что принятие указов Патриарха Тихона к исполнению есть признание воли Патриарха, что признание воли Патриарха есть признание его соглашательства с большевиками, что это последнее признание есть величайшее поношение имени Святейшего и, наоборот, что непризнание указов Патриарха отражением его воли не только не омрачает нравственного облика Святейшего, а есть акт благоговейного почитания памяти Патриарха, до изнеможения боровшегося за Православную Церковь и павшего жертвою этой борьбы.

Станем даже на формальную точку зрения, сделаем даже уступку буквоедству и русской привычке преклоняться пред формою в ущерб духу, признаем даже, что в таком решении отразилось бы сомнение в исповедничестве Патриарха Тихона, но и в этом случае, в результате, получилось бы меньшее зло во избежание большего, ибо, принимая на свою ответственность «противление воле Патриарха», Архиерейский Собор освобождал бы от ответственности пред епархиальным архиереем, впавшим в заблуждение, подчиненное ему духовенство, растерянное и терроризованное, очутившееся на распутье, не знающее, кого слушать и за кем идти, и переживающее мучительнейшие коллизии с совестью, повелевающей одному подчиняться своему епархиальному архиерею, а другому следовать указаниям Собора епископов. Зло церковной смуты во всяком случае неизмеримо больше зла ослушания воле Патриарха, тем более, что в данном случае и при данных условиях такое ослушание выразилось бы не в отказе признать патриаршие указы выражением воли Патриарха и в отказе выполнять их, а как раз наоборот – в принятии их к руководству и исполнению.

Воззвание[69]

Невыразимы страдания русского народа, ужасно равнодушие Европы к вымирающей, истекающей кровью России, но не менее страшно и то, что болеющее за свою Родину русское беженство не знает, как и чем помочь своим зарубежным братьям. Подавленные ужасами происходящего, русские люди растерялись. Созываются съезды, вырабатываются способы спасения России, обсуждаются средства придти ей на помощь, а в суровой действительности страдания России не только не уменьшаются, а наоборот, увеличиваются. Очнитесь, русские люди! Не под силу человеку то, что возможно только Богу. Как могло случиться, что русское беженство, болея и страдая за Россию, собираясь спасать ее от сатанинского ига, забыло Защитника, Покровителя и Молитвенника России Святителя Николая, без благодатной помощи которого никакие усилия его не достигнут и не могут достигнуть цели. Как возможно было допустить, чтобы в Бари, городе Святителя Николая, где почивают его святые мощи, где имеется русское Подворье, откуда, казалось бы, должны были возноситься денно и нощно молитвы за спасение России, не было бы русского священника и вовсе не совершались бы богослужения. Это грех! И этот грех русские люди должны загладить, если любят Россию, если не забыли своих страждущих братьев, если желают вернуться на Родину, омытую горем и слезами, возрожденную к новой жизни. Не нужно больших жертв, не нужно, чтобы один жертвовал за других, нужно, чтобы каждый поставил бы свечку Святителю Николаю и дал свою лепту, хотя бы в размере одного франка, и чтобы усилиями всех русских людей были бы собраны средства для содержания священника и славословия Бога в Барградском Подворье его Святителя Николая.

Как ни тягостно положение Подворья, обремененного долгами и не имеющего возможности открыть для богослужения заколоченные двери своего храма, однако оно взывает к русским людям не с целью привлечь побольше денежных пожертвований, а с целью привлечь побольше людей к Святителю Николаю, разогреть их веру в мощную защиту Величайшего Угодника Божия, воскресить убеждение, что лишь благодатное заступление Святителя спасет не только Подворье его, но и изнемогающую от страданий Россию.

Пожертвования направляйте по адресу: Italia. Bary. Chiesa Russa (Пулья). Уполномоченному Православного Палестинского Общества Кн. Н.Д. Жевахову.

Открытое письмо жертвователям Барградскому подворью[70]

Дорогие друзья мои, давно уже я собирался обратиться ко всем вам со словами благодарности, но много разных причин мешало мне сосредоточиться и собрать мысли. Главная причина – не имел и не имею своего угла. Обеспечив благополучие Барградского подворья, я вынужден был покинуть его, после 16 лет пребывания там.

Из писем моего бесценного сотрудника и друга Вл. Петр. Шмитта[71], любезно опубликованных газетой «Новое Русское Слово» (за что выражаю ей глубокую признательность), вы уже знаете, как чудесно завершилась 16-летняя тяжба подворья с большевиками. Подворье в значительной степени обязано вам, жертвователям, таким исходом.

Решение апелляционного суда в Риме состоялось в пользу большевиков, но тут и случилось чудо. Подворье было передано муниципалитету гор. Бари, арендовавшему его с 1931 г., ибо итальянское правительство вошло в соглашение с большевиками, которые, по вступлении решения Апелляционного суда в законную силу, отказывались от своих прав на подворье за известное вознаграждение, и оно