Павшая крепость - Роберт Энтони Сальваторе

Юноше казалось, что нетерпение големов растет.

– Скажи слово!

Требование зазвенело, как последнее предупреждение. Кэддерли хотел сказать Данике, чтобы она отпрыгнула, надеясь, что хотя бы она сумеет освободиться до того, как ударят эти грязные кинжалы или рубанут мечи.

– Слово – «Бонадьюс», – раздался от двери женский голос, голос, который оба спутника сразу узнали.

– Дориген, – выдохнула Даника, и лицо ее потемнело от гнева.

Кэддерли был согласен и знал, что поверить Дориген будет актом чистого отчаяния. Но что-то в этом слове, «Бонадьюс», отозвалось в молодом жреце нотой истины, знакомой нотой.

– Бонадьюс! – закричал Кэддерли. – Слово – «Бонадьюс!»

Недоверчивость во взгляде Даники лишь усилилась, когда големы подались назад и вновь застыли невозмутимыми статуями.

Кэддерли тоже ничего не понимал. Зачем было Дориген помогать им, особенно тогда, когда они оказались столь уязвимы? Он шагнул к двери и полностью отдернул занавеску.

– Это может быть ловушка, – тихо сказала Даника, сжав руку Кэддерли, чтобы не дать ему потянуть за дверное кольцо.

Кэддерли тряхнул головой и, прежде чем Даника успела возразить, рывком распахнул дверь.

Перед ними открылась уютно обставленная комната. Множество мягких кресел, спокойные гобелены чистых цветов на каждой стене, медвежья шкура, ковром раскинувшаяся на полу. Единственной солидной мебелью был деревянный стол, расположенный в противоположном от двери углу. За ним сидела Дориген, почесывая тонкой палочкой свой горбатый, изломанный нос.

Даника мгновенно приняла защитную стойку, одна ее рука потянулась к голенищу сапога – за кинжалом.

– Я уже упоминала прежде, как вы оба поражаете меня? – спокойно спросила женщина.

Кэддерли послал беззвучное магическое сообщение в мысли Даники, прося ее не горячиться и посмотреть, как повернется дело.

– Вряд ли мы поражены меньше, – ответил молодой жрец. – Ты дала нам пароль.

– Чтобы самой убить нас, – мрачно добавила Даника.

Она уже играла кинжалом, подбрасывая его в воздух и ловя за кончик, чтобы в любой момент можно было метнуть его в Дориген.

– Возможно, – признала колдунья. – У меня много силы, – теперь палочка похлопывала по щеке, – которую я могу использовать против вас, и в этот раз наша битва могла бы закончиться совсем по-другому.

– Могла бы? – переспросил Кэддерли.

– Могла бы закончиться по-другому, если бы я собиралась возобновить ее, – объяснила Дориген.

Даника недоверчиво покачала головой. Кэддерли тоже с трудом верил во внезапную смену намерений женщины. Он погрузился в мелодию Песни, ища возможность увидеть человеческое сияние, ауру.

Тени дрожали над хрупкими плечами Дориген, отражая то, что хранилось в ее сердце и мыслях. Они не были спутаны, суетливы и злы, как ожидал Кэддерли, это оказались тихие тени, трепещущие в ожидании.

Кэддерли вынырнул из чар и уставился на Дориген с возросшим любопытством. Он заметил, что Даника скользнула на шаг в сторону, пытаясь оставить между ними какое-то расстояние, чтобы не создавать колдунье одну общую цель.

– Она говорит правду, – провозгласил молодой жрец.

– Почему? – резко бросила Даника.

Кэддерли не знал.

– Потому что я устала от войны, – ответила сама Дориген. – И устала играть роль лакея Абаллистера.

– Ты полагаешь, что ужасы Шилмисты так легко забыть? – поинтересовалась Даника.

– Я не хочу повторять эти ужасы, – немедленно откликнулась Дориген. – Я устала. – Она подняла руки с все еще скрюченными благодаря Кэддерли пальцами. – И сломалась.

Слова ужалили Кэддерли, но мягкий, добрый тон – нет.

– Ты мог убить меня, юный жрец, – продолжила колдунья. – Ты и сейчас можешь это сделать, моим же кольцом, которое носишь, если не чем-нибудь другим.

Кэддерли невольно сжал кулак, почувствовав, как врезалось в мякоть большого пальца кольцо с ониксом.

– И я могла позволить големам убить вас, – заявила Дориген. – Или обрушить на вас шторм смертоносных заклинаний, едва вы переступили порог.

– Это плата? – спросил Кэддерли.

Дориген пожала плечами:

– Скорее утомление. – Голос женщины действительно звучал устало. – Я стояла рядом с Абаллистером много лет, наблюдала, как он собирает мощные силы обещаниями славы и владычества над краем. – Дориген рассмеялась. – А теперь посмотрите на нас, – горько сказала она. – Горстка эльфов, пара глупых дворфов и двое детей, – она повела рукой, показывая на Кэддерли и Данику с недоумением на лице и сарказмом в голосе, – поставили нас на колени.

Даника снова отодвинулась, и Дориген щелкнула волшебной палочкой по столу, внезапно нахмурившись.

– Так что, продолжим? – спросила она, ткнув палочкой перед собой. – Или пусть все закончится так, как всегда желали боги?

Еще одно немое послание прилетело в мысли Даники, вынуждая ее расслабиться.

– Что ты имеешь в виду? – спросил Кэддерли.

– Разве это не очевидно? – отозвалась Дориген и хмыкнула, вспомнив, что Кэддерли до сих пор понятия не имеет о том, что Абаллистер его отец. – Ты против Абаллистера – вот и весь смысл этой войны.

Кэддерли и Даника переглянулись, размышляя, не сошла ли Дориген с ума.

– В намерения Абаллистера это не входило, – продолжила Дориген с усмешкой. – Он даже не знал, что ты жив, когда Барджин начал дело.

При имени мертвого жреца Кэддерли невольно содрогнулся:

– И конечно, ты тоже к этому не стремился. Ты не понимал и не понимаешь всей значимости происходящего, ты даже не знал, что Абаллистер существует.

– Ты бредишь, – выдавил Кэддерли.

Дориген расхохоталась.

– Возможно, – кивнула она. – И все же смею предположить, что не одно лишь стечение обстоятельств привело нас всех сюда. Сам Абаллистер сыграл здесь определенную роль, роль, о которой он наверняка сожалеет.

– Начав войну, – проговорил Кэддерли.

– Он спас твою жизнь, – возразила Дориген.

Кэддерли продолжал хмуриться.

– Неумышленно, – быстро добавила женщина. – Его ненависть к сопернику, Барджину, перевесило понимание того, каким отравленным шипом ты можешь стать в его жизни.

– Она лжет, – решила Даника, на дюйм приближаясь к столу, очевидно готовясь броситься и задушить говорящую загадками ведьму.

– Ты помнишь свою последнюю стычку с Барджином? – спросила Дориген.

Кэддерли угрюмо кивнул: он никогда не забудет тот роковой день, когда он впервые убил человека.