Граница вечности - Кен Фоллетт

— Миссис и мистер Уильямс, вы, должно быть, удивились даже больше, чем я, — промолвил он, ловко снимая с себя ответственность. — Вам следует знать, что Иви — самая способная ученица из всех, что учились у меня. — Он пожал руку Дейзи и с явной неохотой — Ллойду.

Иви обратилась к Джасперу:

— Я приглашаю тебя на актерскую вечеринку. Ты мой личный гость.

Ллойд нахмурился.

— Вечеринку? После всего этого? — Он явно считал, что празднование неуместно.

Дейзи дотронулась до его руки.

— Не беспокойся. Все будет нормально.

Ллойд пожал плечами.

Джереми с радостью воскликнул:

— Только на часок. Занятия завтра утром!

Джаспер попытался отговориться:

— Я старше всех. Мне будет неловко.

Иви запротестовала:

— Ты старше шестиклассников всего на один год.

Камерон не мог взять в толк, зачем ей понадобилось звать его

Он в самом деле старше. Он студент университета, и на школьной вечеринке ему нечего делать.

К счастью, Джаспер согласился.

— Я провожу тебя домой, — твердо сказал он.

— Только не позднее одиннадцати часов, пожалуйста, — вставила Дейзи.

Родители ушли, и Камерон сказал:

— Слава богу, тебе сошло с рук.

Иви улыбнулась:

— Да, я знаю.

Праздновали с кофе и пирожными. Камерон сожалел, что с ними не было Бип, а то она налила бы водки в кофе. Она не принимала участия в постановке и ушла домой, как и Дейв.

Иви находилась в центре внимания. Даже парнишка, игравший Гамлета, признал, что она была звездой вечера. Джереми Фолкнер не переставая говорил, как ее нагота передавала беззащитность Офелии. Его восхваление Иви становилось щекотливым и навязчивым.

Камерон терпеливо ждал, позволяя им монополизировать ее, ведь он знал о своем преимуществе: он пойдет провожать ее домой.

В половине одиннадцатого они ушли.

— Я рад, что отца послали в Лондон, — сказал он, когда они зигзагами шли по глухим улочкам. — Мне не хотелось уезжать из Сан-Франциско, но здесь весьма прохладно.

— Это хорошо, — отозвалась она без энтузиазма.

— Лучше всего то, что я познакомился с тобой.

— Очень приятно, спасибо.

— Моя жизнь стала совсем другой.

— Этого не может быть.

Все происходило совсем не так, как представлял себе Камерон. Они шли рядом по безлюдным, полутемным улицам от одного круга света к другому и негромко разговаривали, но ощущения близости не было. Они скорее походили на людей, болтающих о пустяках. И все же он не отчаивался.

— Я хочу, чтобы мы стали близкими друзьями, — отважился он.

— Мы и так уже близкие друзья, — ответила она с ноткой нетерпения в голосе.

Они дошли до Грейт-Питер-стрит, а он все еще не сказал то, что хотел сказать. Когда они приблизились к дому, он остановился, к Она сделала еще один шаг вперед, и ему пришлось схватить ее за руку и потянуть назад.

— Иви, — прошептал он, — я люблю тебя.

— О, Кам, не будь смешным.

Камерон почувствовал, будто его ударили.

Иви попыталась идти дальше. Камерон крепче сжал ее руку, не задумываясь, причиняет ли он ей боль.

— Смешным? — удивился он. Его голос странным образом дрожал, и он повторил тверже: — Что здесь смешного?

— Ты ничего не знаешь, — бросила она с раздражением.

Это был особенно обидный упрек. Камерон гордился, что знает очень много, и он думал, что поэтому нравится ей.

— Чего же я не знаю? — спросил он.

Она сильным рывком выдернула руку из его ладони.

— Дуралей, я люблю Джаспера, — огрызнулась она и вошла в дом.

Утром, когда еще было темно, Ребекка и Бернд снова предались любви.

Уже три месяца они жили вместе в старом доме в центре Берлина. Это был большой дом, и им повезло, что они жили в нем вместе с ее родителями Вернером и Карлой, братом Валли, сестрой Лили и бабушкой Мод.

Какое-то время любовь была для них утешением. Они оба не работали и не могли устроиться на работу, потому что им чинила препятствия тайная полиция, несмотря на острую нехватку школьных учителей.

При этом оба находились под следствием за социальный паразитизм, иначе говоря, за то, что они не работали, а это считалось преступлением в коммунистической стране. Рано или поздно они будут осуждены и посажены в тюрьму. Бернда отправят в исправительно-трудовой лагерь, где он, вероятно, умрет.

Поэтому они собирались бежать из страны.

Это будет их последний день, который они вместе проведутв Восточном Берлине.

Когда Бернд нежно провел рукой под ночной рубашкой Ребекки, она прошептала:

— Я очень волнуюсь.

— Другого шанса у нас может не быть, — сказал он.

Она заключила его в объятия и прильнула к нему. Она знала, что он прав. Они могли оба потерять жизнь при попытке уйти на Запад.

Что еще хуже, один мог погибнуть, а другой остаться в живых.

Бернд достал презерватив. Они договорились, что поженятся, когда окажутся в свободном мире, а до того времени будут предохраняться. Если их планам не суждено будет осуществиться, Ребекка не хотела растить ребенка в Восточной Германии.

Несмотря на все страхи, одолевавшие ее, Ребекка горела желанием и страстно реагировала на ласки Бернда. Страсть была для нее недавним открытием. С Гансом она чаще всего не очень наслаждалась сексом, как и с двумя прежними любовниками, но никогда раньше ее не обуревало желание, не владело ею настолько полно, что на какое-то время она забывала все на свете. Сейчас мысль о том, что это могло быть в последний раз, пробудила в ней еще большее желание.

После того как все закончилось, он сказал:

— Ты тигрица.

Она засмеялась.

— Раньше я такой не была. Это все ты.

— Это все мы, — проговорил он. — Мы правы.

Когда она перевела дыхание, он вернулся к тому, что их волновало больше всего:

— Люди эмигрируют каждый день.

— Никто не знает, сколько их.

Беглецы переплывали каналы и реки, перелезали через колючую проволоку, прятались в легковых машинах и грузовиках. Западные немцы, которым разрешался въезд в Восточный Берлин, брали с собой поддельные западногерманские паспорта для своих родственников. Военнослужащие союзных войск могли направляться куда угодно, и один восточный немец купил американскую военную форму в магазине театрального реквизита и прошел через контрольный пункт как ни в чем не бывало.