Компромисс между жизнью и смертью. Сергей Довлатов в Таллине и другие встречи - Елена Скульская

Ксения Георгиевна болела, не выходила из дома, но ученики и друзья приходили к ней (она вела дома занятия по сценречи, принимала экзамены); мы познакомились и подружились с Пляттом и Марецкой, Улановой и Завадским, Раневской и Ульяновым, бывали непременно на всех спектаклях в Большом, Вахтанговском, Театре Советской армии, для которого Володя делал декорации.

Каждый год, всю жизнь, мы непременно приезжали на место нашей первой встречи в Дзинтари, потом возили туда своих сыновей…

Впервые вместе рисовать мы начали во время свадебного путешествия по Волге – плыли на медленном пароходике, показанном в фильме «Волга-Волга», он такой тихоходный, что очень удобно было рисовать, сидя на палубе.

– Тут по сценарию должен быть крутой поворот…

– Не торопи меня. На первом этаже квартиры в Лялином переулке висел фотопортрет очень красивой девушки. Я никак не решалась спросить, кто она. Ждала, что Володя когда-нибудь мне расскажет. И однажды он рассказал. На портрете была его первая любовь – Мила Джованни, итальянка по отцу, русская по матери. Мила и Володя познакомились, когда им было по шестнадцать лет. Они победили на конкурсе юных талантов – из ста претендентов выбрали их двоих и определили в школу для одаренных детей при Художественной академии, где они потом и продолжили учебу.

Однажды они гуляли по Ленинграду, зашли в кафе на берегу Невы, выпили немножко, смеялись, были наполнены друг другом и беззаботны. Мила спросила: «А что тебе нужно для полного счастья?» Володя ответил: «Шарф, перчатки и берет». Так он представлял себе идеальный вид настоящего художника…

Мила погибла при эвакуации из Ленинграда, Володя очень долго ее помнил, тосковал, любил о ней рассказывать…

Сам он во время войны был связан со студией Грекова – оттуда художников отправляли на фронт, они рисовали, возвращались в Москву, оставляли свои работы, альбомы, что-то заканчивали, доводили и опять возвращались на фронт.

Во время взятия Берлина, когда еще шли бои, Володя рисовал на улицах. Однажды за его спиной остановились двое немцев, и он услышал: «Что это за странный русский? Не воюет, а рисует!» А Володя знал немецкий, повернулся и спросил: «А вы кто?» Оказалось, что один из немцев – Балцер – художник. Они разговорились, Володя поделился с ним хлебом, выкурили самокрутку. Эта мимолетная встреча имела долгое продолжение – они встретились после войны на одном из приемов в Москве, Балцер бывал у нас в гостях. Но и это еще не все. В 1966 году Дрезденская галерея купила у Володи графическую серию работ о войне.

Они запоминались прежде всего потому, что батальные сцены в них не заслоняли красоту городов. Война на его фронтовых рисунках никогда не побеждала созданное людьми в мирное время.

Володя отказался от денег, просто подарил свои работы галерее, и тогда скрупулезные немцы пригласили его на открытие выставки. Нас принимал министр культуры Германии, у нас была персональная машина, газеты пестрели заголовками: «Владимир Богаткин и его белокурая жена», хотя фотографии тогда были черно-белые, снимали в основном вечером со вспышкой, и то, что я натуральная блондинка, никак не отражалось в печати. Мы объехали множество городов, и везде рисовали, и конечно встретились с Балцером и другими художниками. Наша совместная с Володей выставка открылась сначала в Москве, а потом целый год ездила по городам Германии.

Нас опять туда приглашали, но власти сочли это излишним.

– Мы отошли от главной линии сюжета. Раз висел портрет Милы, значит, Володя все-таки не до конца верил в ее гибель.

– Наоборот, он был уверен, что ее нет в живых. Это была память о прошлом, поэтому он и мне о ней рассказывал.

– И вдруг…

– Наш дом в Лялином переулке перестроили. Квартира была на седьмом этаже, мы ее называли седьмым небом. И вот в конце пятидесятых мы получаем на седьмое небо посылку на Володино имя из Лондона. Открываем: там шарф, перчатки и черный художнический берет. Мы были потрясены. И не только мы – многие наши друзья знали эту историю. Кто-то пошутил: «Посмотрите на Богаткина – вот человек, достигший полного счастья!»

Оказалось, что Мила не погибла во время бомбежки, она уцелела, была угнана в Германию, попала в лагерь, лагерь освободили англичане, один английский офицер влюбился в нее, она вышла за него замуж, уехала в Англию. И неустанно пыталась разыскать Володю, в чем ей помогли родственники художника Осмеркина, связанные и с ней родственными узами.

Она сделала блестящую карьеру – десять лет была художником в королевской семье, ее кисти принадлежит, например, портрет трехлетнего принца Чарльза. Рассталась с первым мужем, вышла замуж за пробкового плантатора из Португалии, но и с ним не была счастлива…

– Ты боялась, что они встретятся? Препятствовала? Уговаривала? Положилась на судьбу?

– Володя хотел встретиться с Милой, слетать в Англию, но его не пускали. Потом в Праге открылась выставка его работ, и туда ему поехать разрешили. Позвонил Миле, она прилетела к нему.

Вернулся сам не свой. Им обоим было тяжело. Но я не выясняла отношения, не попрекала, а, напротив, попыталась пережить все это вместе с ним. И через несколько месяцев жизнь вернулась в прежнюю колею. Они переписывались, но письма становились все спокойней и спокойней.

Мне кажется, мы были счастливы. Очень много путешествовали. Я с самого детства мечтала о путешествиях, хотя была страшная трусиха. Боялась остаться одна в комнате, боялась темноты, стеснялась прочесть стихотворение, чтобы получить подарок от Деда Мороза. Но странствовать хотелось всегда. Я прекрасно ездила на велосипеде, особенно любила поездки под дождем, когда природа столь прекрасна, и остро пахнет мокрыми березами, и все в пелене, и только по запахам узнаешь предметы… И Володя полюбил велосипедные прогулки…

А когда в 51-м родился наш старший сын Владимир, Володя сказал, что одновременно мы родили и девочку – «Победу», на которой объездили весь Советский Союз. Мы ездили по разбитым, невероятным дорогам, но зато нам встречались очень интересные люди и потрясающие пейзажи. Володя очень любил Крым, Кавказ; мы везде рисовали, потом стали знакомить с любимыми местами своих сыновей.

Привезли как-то Владимира и Георга в Крым, целый день показывали им красоты, уложили спать, а утром спрашиваем: «Ну, что вам больше всего запомнилось?» Мальчики ответили: «Мама, кошка, которую ты вчера выставила за дверь, ночью залезла к нам в окно и спала вместе с нами!» Потом из одного вышел оператор, а из второго художник, так что наши поездки все-таки как-то на них повлияли…

– Но ведь история на этом не заканчивается?

– В 1971 году Володя был членом жюри конкурса акварельных работ в Ленинграде, вечером позвонил мне, мы долго говорили, хотя он уже собирался на вокзал и утром должен был приехать в Москву, где я его встречала. Он уснул в поезде и не проснулся…

Я была в таком горе, что никому не писала, никому ничего не сообщала, была просто выключена из жизни. Миле я тоже ничего не сообщила.