Скрипка некроманта - Далия Трускиновская

— Да я вам и не позволю!

Менее всего Брискорн был похож сейчас на добродушного и галантного кавалера с артистическими наклонностями. Он рассвирепел — или же талантливо изображал свирепость, чтобы привлечь князя на свою сторону. Маликульмульк мог такое проделывать на сцене — вот ведь, играя Трумфа в «Подтипе», сколько аплодисментов сорвал. Но сейчас никак не мог собраться с силами.

— Успокойтесь, Брискорн, — велел князь. — Сейчас мы во всем разберемся. Это окажется недоразумением, слышите?

— Это посягновение на мою честь.

— Иван Андреич! Растолкуйте нам каждую строку этого послания!

— Пусть этот господин сам растолкует, из-за чего он ходил к барону фон дер Лауниц трижды, прежде чем устроил скандал в «Петербурге», — ответил князю Маликульмульк. — Пусть объяснит заодно, что он делал два вечера подряд в башне Святого духа.

— Я не был там! — перебил Маликульмулька Брискорн.

— Ваше сиятельство, Маша Сумарокова хотела в Васильев вечер гадать и заранее отнесла в бывшее мое жилище зеркала со свечками. А когда она, сбежав из гостиной, пошла в башню, то услышала в комнате голоса, мужской и женский.

— Мало ли кто туда забрался!

— Это были вы. Она ваш голос признала.

— Второй голос она тоже признала? — спросил Голицын.

— Да, ваше сиятельство. Расспросите ее, коли угодно. Речь шла вот о чем — этот господин просил даму спрятать некий предмет.

— Спрятать некий предмет? — Брискорн был явно озадачен.

— Да. Мадмуазель Сумарокова подтвердит.

— Уж не о скрипке ли тут речь? — догадался князь.

— О скрипке? — снова переспросил Брискорн. — Господи! Так этот фетюк, этот блудоумный лентяй полагает, будто я унес у итальянцев скрипку?! Я?! Да я своими руками убью его!

Голицын был уже немолод и сложения плотного, но ловкость сохранил юношескую. Он выскочил из-за стола и отцепил Брискорна от Маликульмулька. Инженерный полковник погорячился, решив, что одним ударом кулака уложит такую глыбу. Маликульмульк дал сдачи, но сильно бить он не умел, Брискорн устоял и ухватил его за плечо, а тут и князь подоспел.

— А ну, разойтись по углам! — скомандовал он. — Повесы, бездельники, другого места не нашли?

— Клянусь честью, я скрипки не брал! Христом Богом! — Брискорн перекрестился. — Все расскажу, да только не при нем!

— Ты, братец, ступай вон, а ты, Александр Максимыч, останься. Ступай, ступай!

Маликульмульк, не подобрав выпавшей при стычке жалобы, вышел. В коридоре он остановился, потирая рукой лоб, а в голове было одно слово: пропал, пропал…

Конечно же, князь охотнее поверит инженерному полковнику, чем своему придворному чудаку, «послушай-ка, братцу». А Брискорн артистически изобразит какую-нибудь трогательную историю — он романы читает, наверняка нахватался всяких сюжетов про честь и бесчестье.

Бежать, бежать… пока не случилось чего похуже…

К Федору Осиповичу, к давнему другу! Он уж придумает, как тут быть. Он знает, что Брискорн не на шутку замешан в этом деле, он опытен, и то, что он, живя в Риге, незаметно собирает сведения о здешних делах, тоже кое-что означает. Он наверняка чиновник по особым поручениям, и хотелось бы знать, которого ведомства! Он найдет выход и не из такого положения.

Маликульмульк ворвался в скромное, но безупречно убранное жилище Федора Осиповича тяжело дыша — он спешил по Господской, все ускоряя и ускоряя шаг, а по Конюшенной уже бежал.

Хозяин был дома и занимался наведением порядка — ходил с влажной тряпочкой по комнате и сладострастно, едва ль не скалясь по-звериному, кидался на всякую пылинку. Эта способность видеть пылинки всегда вселяла в Маликульмулька священный трепет — сам он не заметил бы, даже если бы дворник принес с улицы и расположил в углу кучу конского навоза.

— Федор Осипович! — воскликнул он. — Выручайте, Христа ради!

— Добрый день, Иван Андреич, — сказал давний друг. — Чем могу! Все мое — ваше! Снимайте шубу, садитесь, переведите дух и говорите внятно.

Маликульмульк послушался — тем более что в глазах и в голосе Федора Осиповича было неподдельное сочувствие. Он сел к столу и облокотился, едва не сбросив почти собранный штатив для трубок.

— Брискорн! — воскликнул он. — Это все же Брискорн! Он напал на меня в кабинете князя! Он переманит князя на свою сторону, а я же останусь кругом виноват!

— Брискорна я знаю не первый день, — отвечал Федор Осипович. — Но вы что-то странное плетете. Расскажите-ка с самого начала, ab ovo, как говорили Цезари и Бруты.

— Я полагал, что главное в сем деле — найти скрипку и отдать ее хозяину, чтобы в городе не смеялись над Голицыными и их приемом. Мне, прямо скажу, безразлично, кто ее унес, лишь бы она вернулась на свое место. А все домыслы вели к тому, что это Брискорн, вы же помните. И его нелепое поведение в «Петербурге», и слова, которые он говорил…

— Помню, и что же?

— Я, дурак, написал ему письмо. Очень деликатное письмо, где намекал, что его тайна мне известна, и просил вернуть сей предмет. Подписался «доброжелателем» — так я и впрямь желал ему добра! А он сообразил…

— Как?

— Узнал почерк. Да и никто из русских, кроме меня, не знал о скандале с фон дер Лауницем. Письмо-то я по-русски написал.

— Отчего ж не по-немецки?

— А оттого, что говорю я теперь по-немецки отменно, у меня талант к языкам, а пишу с ошибками — да это такой язык, что без ошибок писать невозможно.

— Лучше бы по-немецки…

— И вот он явился с утра к его сиятельству домогаться справедливости! И там напал на меня, когда я высказал ему правду в глаза! А его сиятельство выставил меня из кабинета — он более доверяет полковнику, нежели мне…

— А вот не надо было наживать себе репутацию литератора, — жестко перебил Федор Осипович. — В любом государстве, правильно устроенном, и для любого государственного мужа слово полковника весомее литераторского. Теперь вы в этом убедились? Но ничего, дело поправимо. Я сумею защитить вас!

Федор Осипович преобразился. Пропала куда-то тряпица, слетел с плеч шлафрок, он стоял в старомодном длинном жилете поверх белой рубахи, в узких штанах, протянув вперед крупную сухую руку — ни дать ни взять дуэлянт! Его немолодое лицо дышало подлинной отвагой — Маликульмульк залюбовался.

— Но как? — спросил он. — Как?

— Это уж позвольте знать мне — как. Сие дело со скрипкой — конфект, рахат-лукум для человека понимающего. Тут ведь и полицию рижскую можно прищучить. Вы верите в случайности? Я полагаю, что всякую случайность Господь нам посылает как знак. Извольте убедиться — на какой улице у нас Управа благочиния.

— На Девичьей, — вспомнил Маликульмульк. — Да, на Большой Девичьей, именно на Большой, хотя она в длину, дай Бог памяти… Сто тридцать шагов, может, сто тридцать два.