Путь к Босфору, или «Флейта» для «Императрицы» - Юрий Яковлевич Иваниченко

револьверном шнуре. – А знаешь тут у вас такого себе «вечного» студента, лет, пожалуй, что за сорок…

– Огрехов, – выпалил, будто заученное, служака, не дав лейтенанту даже закончить. – А как же не знать? Огрехов Иннокентий. Беспутный человечишка. Пропадёт чуть не на год в Москве и возвращается оборванцем. Отец его, присяжный, беспутного и знать не хочет, а вот мать, известное дело, жалеет, подкармливает, даже копейку на пропой даст. Клоп кровососущий, одно слово.

– Известная фигура… – разочарованно протянул Кирилл, не дожидаясь окончания столь страстной характеристики. – Ну да чёрт с ним тогда. Ты тогда вот что. Перегороди дорогу, раз уж городовой, чтоб не напугать никого…

Заправленный под самую горловину, жирный германский голубь, аэроплан «Таубе», окончательно прирученный трёхцветным бело-сине-красным кругом на резных крыльях, рядом с баронским гербом, оставленным из уважения к соратнику, уже ждал лётчика.

Рядом стояли на часах недавние читатели «Губернских ведомостей» и «Русского спорта», вернее, сидели по обыкновению поодаль на лавке-акации, но вполне себе бдительно при этом держали в благоговейном воздержании назойливую стайку детворы.

Впрочем, той уже и самой надоело бездеятельное созерцание, тем более, теперь, когда на железнодорожной станции, говорят, высадились немцы с дирижабля и идут бои…

– С «Цеппелина»! – со знанием дела утверждал читатель «Русского спорта». – Один только «Цеппелин» управляется в полёте.

– Как хрен в проруби! – возражал читатель «Ведомостей».

И оба мысленно устремлялись на станцию, вслед за безответственной детворой, где события развивались как для провинции – эпические. Вон, и городовой, едва доведя до площади хозяина аэроплана, кинулся вспять…

«Скорей бы уже сменил с поста господин авиатор!» – Придерживая на крутом боку обыкновенную «селёдку» в чёрных кожаных ножнах, городовой, втайне матерясь, затрусил обратно к началу «Почтовой» улицы, потряхивая на плечах красными витыми шнурами с латунными кольцами «старшего оклада» – грозный, до жути.

Но на Иннокентия Огрехова, столь им нелюбимого, былого страху он уже не мог навести. «Вечный студент», изгнанный за «политику» ещё в пятом году – слушатель каких ни попадя бесплатных курсов Московского университета и попрошайка с опытом, – уже вообще никого не боялся.

В пожелтелых кальсонах и старинной манишке на впалом животе, он поблёскивал надтреснутыми стёклышками круглых очков со дна неглубокой канавы, вызывая интерес только у бездомной собаки. И та, пожалуй, раздумывала – стоит ли затевать вытьё по такому ничтожному поводу, как окончание столь ничтожной жизни…

Всё-таки затянула, оглядываясь на дощатый мостик через дачный ручей, где только и могли отозваться на зов такие же, как утопленник, homo sapiens.

Если, конечно, пройдёт сим путём кто до вечера…

Городовой прошёл.

И теперь, стоя над телом несчастного старого студента и сняв с мокрой плеши фуражку с никелированной ленточкой с зубчатыми концами и нумером, городовой прочувствовано – ото лба до четвёртой пуговицы с медным гербом «три куропатки»[9] – перекрестился.

Птичья крылатая тень, уменьшаясь, пробежала по булыжным панелям, по дощатым тротуарам и просто – булыжникам и доскам «Почтовой» улицы, скакнула на соломенную крышу пожарного депо, скользнула по бревенчатой стене каланчи и, должно быть, уже в майском лазоревом небе слилась с «игрушечным голубем» аэроплана…

Переговоры «наверху».

Петроград. Кабинет министра иностранных дел С. Д. Сазонова

– Вы полагаете, что все эти зверства спровоцированы неудачами наших союзников в Дарданеллах? – спросил Сергей Дмитриевич, пробежав глазами очередную разведсводку о погромах в Западной Армении.

– Не всё так однозначно, – подал свою любимую реплику статский советник. – Реквизиции, всяческое притеснение армян, впрочем, и греков – не мусульман вообще, – начались давно и только усилились с началом войны. То, что происходит сейчас – да, действительно в известной мере следствие того, что турки посчитали себя победителями. Особенно младотурки. Особенно правящая верхушка.

Сазонов посмотрел внимательно на разведчика. Помолчал. Затем спросил, вроде как не совсем по теме:

– Не кажется ли вам, Алексей Иванович, что всякая революция непременно оборачивается террором? Против кого-нибудь, а то и своих?

– В своём историческом экскурсе вы, ваше высокопревосходительство, как всегда точны.

Едва ли в тоне Иванова можно было почувствовать преувеличенную любезность. Тем более, продолжил статский советник совсем уже деловым тоном:

– Хотя мы все прекрасно знаем, что приход «младотурков» к власти – это никакая не революция, а так, внутренний националистический переворот, спровоцированный кризисом Османской империи.

– Столетним кризисом, – сказал Сазонов, переведя взгляд на большую карту Ближнего Востока, развёрнутую накануне.

– Как минимум, – подтвердил Алексей Иванович. – А ещё, полагаю, эти… – он сделал паузу, подбирая слова, но так, похоже, и не подобрал. – Верхушечники, при всей их примитивности, чувствовали, что ни с их приходом к власти, ни с германской поддержкой кризис не преодолён – и нашли пусть временный, но способ продлить свою агонию.

– Вот только людей жалко, – посетовал министр. – Мы, правда, добились от союзников права самостоятельно решить армянскую проблему.

– Что-то, наверное, успеем ещё сделать, – сказал без энтузиазма столоначальник. – Тем более что террор со временем затихает как бы сам по себе.

Министр иностранных дел России, похоже, не разделял последней сентенции своего главного разведчика.

– С мусульманами не всегда так получается. Всяких там течений и направлений – сам их Аллах не разберёт, сколько. Даже в нашей богоспасаемой стране находятся всякие, что только штыками да нагайками казацкими усмирились. Дай только волю… А уж если резать иноверцев им ещё и выгодно – тут вообще удержу нет.

– Особенно если безнаказанно, – согласился Алексей Иванович. – Даже если наказание только возможно. С европейскими христианами, даже с пленными англичанами и французами, обращаются вполне корректно. Нутром чуют, что Тройственный союз проиграет.

Сергей Дмитриевич только покачал коротко стриженной, лысеющей головой.

– Мы свято верим в победу, как же иначе. Вот только пока что год складывается крайне неудачно. Только кавказские успехи и радуют. Да ещё союзники…

– Если возьмут проливы – то да.

– А могут и не взять?

– Всяко бывает на войне, – уклончиво сказал статский советник. Затем добавил, уже более определённо: – Чем ближе к их сердцу – а Константинополь, как ни суди, их сердце, – тем жёстче они сопротивляются. Велика Оттоманская империя – пока что, – а деваться им некуда. Поначалу, когда только флот союзников пробивался сквозь Узость, хотели своего «Гебена» в Чёрное море увести, а теперь готовы и его, и все прочие корабли против десанта бросить.

– Так что, на Чёрном море у нас теперь руки развязаны?

– К лету, думаю, ситуация изменится в нашу пользу, – осторожно сообщил Алексей Иванович. – Войдут в строй наши «Императрицы», да ещё кой-какие придумки получатся – вот тогда и «запируем на просторе».

В небесах, но только вот не чудно…

– Как-то тяжело идёт, – успел подумать Иванов (средний), вполне привыкший уже к новой машине, как раздалось за его спиной с удивительным