Прогулки по Парижу с Борисом Носиком. Книга 1: Левый берег и острова - Борис Носик

Известно, что в связи с убийством Рейса агент ГПУ Сергей Эфрон, злосчастный муж поэтессы Марины Цветаевой, был отозван в Москву и поспешно бежал из Франции. Жену и сына он оставил на попечение коллег из ГПУ и посольства. Они и «пасли» Марину Ивановну – до самого ее отъезда в Союз, а скорей всего, и до смертельной петли в татарском городке Елабуге. Они переселили ее в Париж, в гостиницу «Иннова» на бульваре Пастера (близ станции метро, той самой, где за пять лет до этого попал под поезд молодой поэт Николай Гронский, в которого была влюблена Цветаева), давали ей деньги на жизнь, а потом отправили из Парижа в Москву с «конспиративностью», которую им завещал еще великий конспиратор В. И. Ленин. По последним предположениям цветаеведов, именно их настойчивое внимание и толкнуло ее позднее в петлю (такое внимание не всякий выдержит). Если неподалеку от существующей и поныне гостиницы «Иннова», последнего европейского пристанища бедняжки Цветаевой, свернуть с бульвара Пастера на улицу доктора Ру (rue du Docteur-Roux), то выйдешь к дому № 25. Это очень знаменитое место – Институт Пастера. Имя выдающегося ученого, одного из основоположников микробиологии, Луи Пастера известно если не всякому, то по меньшей мере каждому второму французу, а вот то, что первым помощником Пастера и вторым человеком в его институте был на протяжении десятилетий то один, то другой русский ученый, об этом знает далеко не всякий русский, приезжающий в Париж. С самого основания института (в 1888 году) правой рукой Пастера был будущий лауреат Нобелевской премии, сын русского гвардейского офицера (и внук первого еврейско-русского писателя) Илья Мечников. Мечников был одним из основоположников сравнительной эмбриологии, иммунологии и сравнительной патологии. Он открыл явление фагоцитоза, создал теорию происхождения многоклеточных организмов, заложил основы эпидемиологии холеры, брюшного тифа, туберкулеза и еще и еще.

Великий Мечников умер в Париже в 1916 году. Его бронзовый бюст был установлен перед иммунологическим центром института, носящим его имя, а урну с его прахом можете увидеть в огромном музейно-читальном зале на первом этаже Института Пастера, слева от входа. В этом зале немало русских сувениров. Скажем, бюст русского императора Александра III, жертвовавшего на институт денежные средства, или портреты крупных русских ученых (еврейского происхождения), которых уже тогдашняя Россия (что уж там говорить о беззаботной нынешней) щедро дарила всему миру. После смерти Мечникова ведущим ученым в институте стал его ученик и преемник Александр Безредка, разрабатывавший проблемы фагоцитоза, иммунитета против злокачественных опухолей, проблемы аллергических синдромов. Вместе с Мечниковым А. Безредка разработал метод вакцинации против брюшного тифа да и вообще внес огромный вклад в науку.

Фантастической фигурой был другой сотрудник Пастеровского института Владимир Хавкин (выпускник того же одесского Новороссийского университета, где преподавал Мечников и учился Безредка). В 1893 году Институт Пастера по просьбе британского правительства командировал этого бесстрашного Владимира Хавкина, который успел на себе испытать действие новой противохолерной вакцины, в Индию для борьбы против холеры. Хавкин в массовых масштабах применил вакцину в Индии, а потом разработал там вакцину против чумы. Считают, что ему удалось снизить смертность от бубонной чумы в Индии в 15 раз. Работу его продолжает в Бомбее Научно-исследовательский институт имени Хавкина – гордись, Одесса (а может, и стыдись, Одесса, разбазарившая научные кадры, наподобие нынешней Москвы)…

Во Франции работали ученик Мечникова Сергей Метальников, киевлянин Сергей Виноградский – да разве перечислишь все эти мировые русские имена на нашей скромной экскурсии по 15-му округу Парижа!

Кстати, напротив «русского» музейно-читального зала института хранится в трогательной неприкосновенности квартира великого Луи Пастера со всей ее довольно приличной обстановкой. Где еще увидишь в такой нетронутости хорошего уровня буржуазную квартиру конца XIX века? Непременно загляните на улицу доктора Ру…

И еще один русский уголок грех было бы не навестить, гуляя по русскому некогда XV округу Парижа, по всем этим нашим Вожирарам и Лекурбам. Между улицей Лекурб (в северной ее части) и улицей Денуэт затаилась мало что говорящая нынешним молодым красавицам, неприметная рю Сен-Ламбер (Saint-Lambert), a вот тогда, вот тогда…

В 1933 году в доме 6 на улице Сен-Ламбер открылся Русский молодежный клуб. Казалось бы, что, клуб как клуб, фойе, спортзал, комната заседаний, буфет, курилка, бальный зал. Ну да, танцы, танцы-шманцы, и парни из хороших русских семей, и девушки, и мечты, и надежды, и вздохи, и взгляды, и симпатии… Может, не будь этого клуба, больше было бы одиноких русских, не нашедших «половину своей души» и во всем винивших Париж…

Клуб носил не всем понятное нынче название – «Младоросский дом». Но тогда, в тридцатые годы прошлого века, русским парижанам (да и не только парижанам) название говорило о многом. И в Париже, и в провинции были младоросские дома и даже младоросские «очаги». Почти все русские знали, что есть «Молодая Россия», есть такой союз (а позднее называли его даже «младоросской партией»). Хотя не все, конечно, вникали в тонкости ее партийной программы, ее идеологии. Не все знали (да и нынче не всякий знает), откуда росли у нее ноги. Но не все из тех, кто, в последний раз причесав юный чуб перед зеркалом, идет в клуб на танцы, не все интересуются политикой. Конечно, попадаются такие, но не все. А новые знакомства, любовь, дружба, сочувствие, волнение, они, пожалуй, нужны всем. Мне доводилось читать воспоминания былых младороссов, которые нашли семейное счастье на этих вот младоросских танцульках.

И никогда не забуду, как, гуляя со мной по Ницце, старенький князь Юрий Борисович Ласкин-Ростовский остановился на авеню Оранж и сказал:

– Вот здесь был клуб «Молодой России». А отец не разрешил нам с младшим братом ходить к ним на танцы…

В голосе моего спутника был отголосок былой обиды, хотя ему было уже девяносто.

А я сказал, думая о своем:

– Ваш папа был умница.

Теперь вот жалею, что так сказал. Черт с ней, с политикой, с «младоросской партией». Какая обида стоять на тротуаре и слушать музыку издали, когда тебе двадцать, двадцать пять…

Елена Булацель, часто бывавшая в клубе младороссов, вспоминала полвека спустя:

– Мы много веселились и танцевали до безумия.

Ну а что до союза «Молодая Россия», до партии, до политики, до карьеры ее фюрера Александра Казем-Бека, то это уже другая история. Конечно, связанная и с клубом на Сен-Ламбер, связанная с политическими амбициями, с великокняжеским двором и, конечно, с разведкой, с деньгами… С идеалами и разочарованиями, с жертвами, с грязью (как в политике без грязи?).

Союз «Молодая Россия» был создан на «Всеобщем съезде национально мыслящей русской молодежи» в Мюнхене в начале 1923 года. Было два претендента на пост главы союза: блистательный Юрий Ширинский-Шихматов, бывший кавалергард, представитель одного из самых старых русских родов, шофер и философ, один из зачинателей монархического молодежного движения. Вторым претендентом был дворянин помельче, тоже оратор, шармер Александр Казем-Бек. На первый взгляд шансы Казем-Бека были невелики. Но он победил. Можно было бы догадаться и без подсказки, что кто-то за кулисами выборов и борьбы остановил свой выбор на Казем-Беке. Можно было бы даже догадаться кто. Скажем, тот, кто выигрывал все политические игры в эмигрантских движениях. За год до мюнхенского съезда контрразведка ОГПУ предприняла свою знаменитую акцию, которая носила условное название «Трест». Через год агенты «Треста» успели не только проникнуть во все уже существовавшие эмигрантские организации, но и поучаствовать в создании новых. Об этом, кстати, рассказал позднее один из беглых деятелей операции «Трест», Эдуард Упелинс (он же Опперпут, он же Касаткин, он же Селянинов…): «Все антисоветские организации за рубежом идут на поводу “голоса из России”, то есть т. н. “легенды” ГПУ, которое, сравнительно мало интересуясь программами и правых и левых зарубежных группировок, главное внимание, прямое насилие, ложь и деньги бросает на разработку соответствующей тактики эмиграции в нужном для него направлении. Во всех заграничных организациях агенты ГПУ, очень часто являющиеся главными руководителями этих организаций, всякими провокационными доводами склоняют эмиграцию прежде всего надеяться на советскую эволюцию, отказаться от террора, верить в пресловутый “внутренний взрыв”».