Анатолий Тарасов - Александр Горбунов

Спустя годы после демарша тогдашний капитан ЦСКА Виктор Кузькин говорил, что, окажись он на месте Тарасова, поступил бы точно так же. Он рассказал, что Николай Озеров, который довольно часто вел репортажи с матчей прямо от бортика, подозвал к себе во время возникшего перерыва его и Вячеслава Старшинова и, протянув микрофон, спросил: «Вы слышали объявление диктора о том, что время берется по контрольному секундомеру?» Старшинов сразу же ответил: «Конечно, слышал!» А Кузькин: «Да никто, кроме Славы, этого объявления не слышал». «Мы были в шоке, — вспоминал Кузькин. — А можете себе представить состояние Тарасова? В раздевалке он стоял мрачнее тучи, считал, что произошла вопиющая несправедливость. И в эмоциональном порыве совершил такое, что в обычной игровой ситуации никогда бы себе не позволил. Кстати, Локтев в середине 70-х сделал то же самое, что и Тарасов. В Филадельфии за Харламовым устроили настоящую охоту, да и других не щадили. Судья же делал вид, что ничего не происходит. Локтев дал указание игрокам покинуть площадку». (Стоит заметить, что по возвращении ЦСКА в Москву Тарасов отчитал Локтева за неверное, по его мнению, решение.)

Нина Григорьевна вспоминала, что когда увидела по телевизору, как ее муж уводит команду с площадки, встала перед телевизором на колени. Режиссер телетрансляции часто показывал крупно лицо негодовавшего Тарасова, и жена обратилась к нему буквально с мольбой: «Толя, пойми, ты же задерживаешь главу нашего государства». «Очень тогда испугалась», — повторяла она.

Татьяна Тарасова была на матче со своей подругой Надеждой Крыловой, балериной Большого театра. По ее словам, отец подчинился лишь после того, как в раздевалку Дворца спорта пришел порученец от министра обороны Андрея Гречко. Подчинился потому, что носил форму, — приказ есть приказ. «Был страшный момент, — пишет Татьяна Анатольевна в сборнике «Всё о моем отце», мысленно обращаясь к отцу, — когда ты вышел из служебного подъезда стадиона, где у входа собралась огромная толпа болельщиков. Они хотели растерзать тебя. А ты шел напролом, словно танкер, рассекающий волны. Люди свистели, галдели, хватали тебя за волосы (я видела это!), рвали одежду, а ты продолжал идти, мрачно уставившись в одну точку и даже никак не отбиваясь от рук, норовивших сделать тебе больно. Мне впервые стало страшно за тебя, и одновременно я испытывала какую-то необъяснимую гордость, что ты вот так идешь напролом, прорывая чужую ненависть и злобу своей силой, своей мощью, одним мускульным движением, как будто не замечая всех криков и оскорблений. Ты только сказал: “Дайте детям сесть в машину. И я отвечу на все интересующие вас вопросы”. Нам дали протиснуться в “Волгу”. Толпа отпрянула, потом снова обступила машину и подняла ее вместе с нами. А потом как-то враз отпустила, и мы тихонечко поехали. Это сейчас на бумаге выглядит, будто я кино по кадрам рассказываю, а в тот момент было по-настоящему страшно».

О том, что происходило во время длительного перерыва в матче, журналисту и писателю Николаю Долгополову рассказывали работники «Лужников»:

«Брежнев был в гневе. Вызвали кого-то из спортивных руководителей. Члены Политбюро с аппетитом и от нечего делать истощали заготовленные съестные и прочие запасы, и тут срочно потребовалось подкрепление официантов, уборщиц посуды. Нервничала охрана: в ложе появились новые люди. Приносили съестное, а ведь “не положено”. На столе генсека всё должно было быть заранее проверенным, апробированным».

Спортивные власти с подачи властей партийных отреагировали моментально. «Это что же, Павлов в своем хозяйстве порядок не в силах навести?» — передали слова Брежнева бывшему комсомольскому секретарю, брошенному на спорт. А быть может, и не было этих слов и Павлов сам решил выслужиться. Ни для кого не было секретом, что Брежнев Павлова недолюбливал.

Для начала Павлов подключил газету своего ведомства — «Советский спорт». Евгений Рубин, возглавлявший тогда в издании отдел спортивных игр, в своих мемуарах не решился прямо сказать, что газета получила указание из Комитета по физкультуре и спорту «размазать» Тарасова. «Прессе, — дипломатично написал Рубин, — положено на такие ЧП реагировать. Но как? Мы знали: связываться с Тарасовым — себе дороже стоит. Наутро выяснилось, что коллеги из других газет сочли за лучшее промолчать». Но следующий день пришелся на понедельник, а по понедельникам в советские времена выходила только одна газета — «Правда». Так что «других газет» попросту не было. Но вот поразительное совпадение: в тот понедельник, 12 мая 1969 года, на последней полосе «Правды» была напечатана давно подготовленная антитарасовская статья трех журналистов (в том числе и Рубина). Об этой статье — отдельный разговор. Стоит отметить лишь, что в текст статьи была заверстана короткая информация о воскресном инциденте.

Евгений Рубин фактически признался, что испугался подготовить обличительный в отношении Тарасова текст для «Советского спорта» за своей подписью: «Я тоже не решился побрить этого влиятельного и мстительного человека от своего имени, а избрал обходной маневр». «Мстительным» Тарасов назван для красного словца. Хорошо знавшие Анатолия Владимировича люди, в частности Вячеслав Колосков, убеждены: в чем в чем, а в мстительности Тарасова обвинять — последнее дело. Он был вспыльчивым, порой до невыносимости, чрезмерно эмоциональным, но — не злопамятным, быстро отходил. «Обходным» же «маневром» стала написанная Евгением Рубиным заметка под рубрикой «Реплика» и под заголовком «…И сохранить достоинство» — за подписью Николая Сологубова (который, по словам журналиста, говорил о случившемся «матерными словами»). «Инцидента, подобного тому, который произошел во время воскресного матча ЦСКА — “Спартак”, — говорилось в опубликованной во вторник 13 мая заметке, — кажется мне, не знает история нашего хоккея. И мне, человеку, вся жизнь которого связана с командой ЦСКА, который около десятка лет был ее капитаном, особенно больно, что виновником случившегося стали мои одноклубники. Но я не хочу упрекать команду и ее хоккеистов: они выполняли указание своего старшего тренера. И мне тем более горько, что имя этого старшего тренера — Анатолий Тарасов, тот самый Тарасов, который столько раз вел и приводил ЦСКА и сборную страны к выдающимся победам».

Рубин пишет, что Сологубов, уйдя из хоккея и с воинской службы, «перестал скрывать ненависть к своему первому учителю». «Ненависти» в словах защитника, ставшего выдающимся игроком во многом благодаря Тарасову, не обнаружить даже с помощью мощного увеличительного стекла. Перевод, сделанный журналистом с «матерного», вполне вписывался в рамки задания, полученного газетой от Сергея Павлова. Тем более что дополнением к тексту Сологубова стала редакционная заметка. Коэффициент смелости и на этот раз оказался очень «высоким» — подписать заметку побоялись.

Она между тем легла в основу спорткомитетовского пресс-релиза. Именно «Советский спорт» фактически предложил отобрать у Тарасова звание заслуженного тренера СССР. «Это звание, — резюмировал безымянный автор (не исключено, что им, как и в случае с Сологубовым, был тот же Евгений Рубин), — присваивают лишь людям, которые не только высоко эрудированы в своем виде спорта, но и являются подлинными педагогами, воспитывающими в своих питомцах лучшие качества советского человека, в том числе и своим собственным примером. В связи с этим возникает вопрос: достоин ли этого высокого и обязывающего звания тренер А. В. Тарасов?»