Кукловод - Сергей Шхиян

— У меня к вам еще один вопрос, — не принимая шутливого тона, сказал я. — Откуда вам стало известно, что здесь есть пленные? Если это, конечно, не секрет.

— Помилуйте, господин Крылов, какой же здесь секрет! Брат Марьи Николаевны князь Урусов пожаловался об этом Александру Самойловичу. Только напутал немного, сказал, что она захвачена в плен. Фигнер мне и приказал взять казачий эскадрон, освободить барышню и навести с французами порядок. А у вас тут оказалось все совсем по-иному, не вы в плену, а они.

— Неужели сам Урусов? А где его можно найти? Марья Николаевна потеряла брата и никак не может отыскать.

— Где он теперь не знаю, а нынешним утром был почитай, что рядом, в соседней деревне, — Виттенберг задумался, вспоминая название деревни. — Не могу точно сказать, то ли Сосновка, то ли Ольховка. Да я могу у есаула спросить, он непременно помнит.

— Очень этим обяжете.

— Непременно и спрошу. А, правда, что вы отменный фехтовальщик?

— Истинная правда. Лучший в России. Вас бы убил с первого, много со второго выпада.

— Так ли? — усомнился штабс-капитан. — Я тоже кое-что умею. Интересно было бы с вами скрестить шпаги.

— А вы не возвращайте долг, тогда и попробуем, — посоветовал я.

— Ну, право, что вы все об одном. Сказал, отдам, значит, отдам! — засмеялся он. — А почему вы с такими талантами не служите? Отечеству сейчас умелые войны нужны до крайности. Пойдемте хотя бы в наш отряд.

— А с чего вы решили, что я не служу?

— Так вы же в статском и вообще.

— Значит такая у меня служба, не явная, а тайная. Только о том никому не слова, это я вам как другу сказал.

— Как же, как же, я понимаю. Если б знал ранее, не стал бы с вами пари держать. Ну, я пойду, спрошу есаула. А то нам уже и выступать пора.

— Спросите, голубчик, спросите.

Штабс-капитан встал и, отвесив общий поклон, торопливо вышел.

— Вы поссорились? — опять поинтересовался виконт, так и не поняв, почему русские то хмурятся, то смеются.

— Нет, мы говорил о Франции, — объяснил я и перешел к остальной компании. — Екатерина Романовна, штабс-капитан с казаками уезжают, а французы остаются.

— Это правда? Как вам это удалось? — искренне обрадовалась Кологривова.

— Что удалось, мамашенька? — вмешался в разговор лейтенант.

— Мы с Екатериной Романовной хотим приспособить пленных к работам по дому, — объяснил я. — Только советую, переоденьте их от греха подальше, в русское платье. А по начальству о них доложите позже, когда французы уйдут и страсти улягутся. Сейчас они могут попасть под горячую руку и ничем хорошим это не кончится.

— Непременно, — пообещала помещица. — Виконт, вы остаетесь! — громко сказала она по-французски.

— Да? — спокойно отреагировал он. — А разве я куда-нибудь собирался уезжать?

Я в очередной раз убедился, что европейцам нельзя пить много русской водки.

— Не правда ли, он очень мил? — спросила Кологривова, ласково глядя на француза.

Похоже, что тот сегодняшней ночью произвел на вдову очень сильное впечатление. Какому человеку не нравится, когда его любят? Она жила без мужа уже лет пять, погрязла в хозяйских хлопотах и новое лицо, к тому же такое колоритное не могло не тронуть одинокое женское сердце.

Я задумался и не сразу обратил внимание на моего приятеля лакея. Он пришел с докладом к хозяйке, но и мне оказалось интересно его послушать.

— Значит, велели передать, что никак не могут остаться. Приказ им такой вышел и так далее, — говорил он.

— Да что же это Иван Константинович даже не зашел проститься? Неужели так спешил? — лукаво удивилась Екатерина Романовна.

— Не могу знать, барыня, просил только передать вон им, — он кивнул на меня, — что та деревня зовется Сосновка, ну и так далее. А потом сел на коня, да и поехал за ворота.

— Хорошо, Тихон, иди себе с Богом, — сказала Кологривова, но лакей остался стоять на месте. — Уйди скорей, — поморщилась она, — и почему это от тебя всегда странно пахнет?

— Не могу знать, барыня, — резонно, ответил он, — видно от аромата. Только вон того барина, — он указал на меня пальцем, — во дворе человек дожидается.

Сообщив это, лакей, обижено поджал губы, и только после этого пошел к выходу.

— А ну-ка, погоди, — остановил его я. — Что там еще за человек?

— Не могу знать, сударь, человек как человек, простого обличия, ну и так далее.

— А с чего ты решил, что он ко мне пришел?

— Не пришел, а приехал, на лошадях, и по имени вас знает. Приказать его прогнать?

— Не нужно, я выйду, — сказал я, недоумевая, что за человек может меня разыскивать. Никаких «простого обличия» знакомых, да еще знающих фамилию и это вполне случайное место пребывание, у меня не было.

— Иди уже, иди, как там тебя, Тихон, — поторопила красавца барыня. — И впредь, перестань мазаться всякими вонючими снадобьями!

— Какие же то вонючие снадобья? — пожаловался мне обиженный слуга, когда мы вместе вышли из гостиной. — Я что сам по себе или как? Косметики им не нравятся! А сами то они, много ли в деликатности понимают, хоть и благородные?!

— Не обижайся, это барыня говорит из зависти, — утешил его я. — У самой то, наверное, нет таких духовитых «косметик», вот она и завидует.

Я вышел на крыльцо. Виттенберг с казаками уже уехали, провожающие и любопытные разошлись по теплым углам и во дворе никого из местных видно не было. Потому понять кто меня ожидает, оказалось несложно.

Прямо против крыльца стояла крытая кибитка на санном ходу, запряженная двумя вполне приличными жеребцами. Возле них, спиной к дому стоял какой-то человек в толстом, подбитой ватой армяке, и смотрел в сторону ворот.

— Эй, добрый человек, — окликнул его я, — это ты меня спрашиваешь?

Мужик не обернулся и начал поправлять лошадиную сбрую. Я решил, что он глухой, спустился с крыльца и тронул за плечо. Только тогда он посмотрел на меня.

Кого, кого, но только не своего давнего приятеля, беглого солдата Ивана, человека из-за которого и начались мои путешествия в прошлое, я ожидал здесь увидеть.

— Иван! — только и смог сказать я и сгреб его в объятия. — Ах ты, чертяка! Какими судьбами!

Иван усмехнулся и неловко прижал меня к груди. Мы какое-то время так и стояли, обнявшись, как обретенные братья.

— Ну, будет, будет, — сказал он, освобождаясь. — Чего это бы, Алексей Григорьевич, перед людями стыдно.

Я проследил его взгляд и увидел, что нас неодобрительно рассматривает с крыльца кудрявый лакей, а к окнам прилипла, удивленная дворня. Чистые господа редко так крепко обнимались с мужиками.