Прежняя любовь - Дороти Кумсон

— Ты уверена? — явно удивившись, спросил он.

С тех пор как я попала в клуб, я не интересовалась ничем, кроме своей непосредственной работы, после окончания которой забирала заработанные деньги и уходила домой.

Я кивнула. «Мне нужны деньги, мне нужны деньги, мне нужны деньги».

— Клиенты будут счастливы. Немного свежей плоти им не помешает. Да и ты подзаработаешь. Только сразу четко давай им понять, на что ты согласна, а на что — нет. Тебе это понравится, — добавил он, похлопывая меня по заднице. — Они будут так за тобой упадать, что тебе это понравится.

«Мне нужны деньги, мне нужны деньги, мне нужны деньги».

8 декабря 1988 года

Сегодня я впервые исполняла приватный танец.

Мужчина не был отвратительным или пьяным. Он был в костюме и показался мне довольно приятным. И еще у него на пальце было обручальное кольцо. Это почему-то меня расстроило. Я старалась не смотреть на его руки.

Мне пришлось полностью раздеться и сесть верхом ему на колени. Одну руку, ту, на которой сверкало золотое обручальное кольцо, он положил мне пониже спины, а второй дрочил, пока не кончил.

Придя домой, я трижды приняла ванну, но продолжаю ощущать его трущуюся о мой живот правую руку, совершающую ритмичные движения вверх-вниз, и чувствую, как золотое кольцо, символ его верности и пожизненной привязанности к другой женщине, касается моей спины, чуть ли не прожигая кожу.

Заработанные сегодня деньги я положила в пустую и обледеневшую морозилку холодильника, потому что так мне проще о них забыть. Пока я и думать о них не могу. Вообще-то, что мне сейчас необходимо, так это еще одна ванна.

19 февраля 1989 года

Сегодня я вошла в бутик, чувствуя, как пачка банкнот прожигает дыру в моем кармане. Я заработала всю необходимую сумму до последнего фунта. «Новая девочка» в VIP-апартаментах явно воодушевила завсегдатаев заведения и залетных любителей подобного рода развлечений. Они считают, что меня очень легко задешево развести на «дополнительные услуги», что меня легко склонить к «продолжению танца», не доплачивая при этом, или убедить в том, что они могут мне пригодиться в будущем, если сейчас я сделаю им скидку вплоть до бесплатного обслуживания.

Конни посоветовала мне стать жестче, и я последовала ее совету. Поначалу я очень нервничала, и перед тем, как идти к клиенту, мне приходилось собирать все свои силы. Но мысль о том, что эти мужчины, и особенно обладатели обручальных колец, попытаются лишить меня законного заработка, пугала меня гораздо больше. Это пытались сделать все, кого я развлекала здесь впервые.

— Дениза делает это на двадцать фунтов дешевле, — заявляли они.

Поначалу я не знала, что им на это ответить, и говорила, что не могу уступить так много, но все же позволяла торговаться. Потом я поумнела.

— Ах, милый, — стала говорить я в такой ситуации, — какая жалость! Мне так хотелось для тебя потанцевать. Но если ты хочешь Денизу из-за цены, подожди здесь. Я ее позову.

Самолюбие неизменно вынуждало их заплатить мне все, что я просила.

Я никогда не соглашалась на сексуальные контакты, в какой бы форме они ни предлагались, и это позволяло мне относиться к такой работе достаточно спокойно. За право в конце песни потрогать меня внизу в течение нескольких секунд я брала цену пяти танцев. Я делала вид, что это мне нравится и что мне хотелось бы продолжения и после того, как стихнут последние аккорды.

Меня очень удивляло то, что они этому верят. Они нисколько не сомневались в том, что я могла бы дважды взглянуть в их сторону, уже не говоря о том, что я согласилась бы при них обнажиться, если бы мне за это не заплатили. В глубине души я жалела этих мужчин. Я спрашивала себя, что заставляет их верить в то, что мне это может нравиться, что я способна обратить внимание на мужчину, который платит за то, что-бы его возбудили. Но вообще-то я запрещала себе что-либо чувствовать. Я позволяла клиенту проводить руками по моей груди, прежде чем начать теребить молнию на брюках. Я кружилась перед ним и раскачивала над ним бедрами, а он суетливо кончал; тем временем стена, которую я начала возводить вокруг себя, приступив к этой работе, все утолщалась. Я ненавидела свою роль, но постоянно повторяла в уме: «Мне нужны деньги». Мои мысли были сосредоточены на этой цели, а мои чувства надежно защищены стеной.

Я заработала, сколько было надо. Я все это время складывала деньги в морозилку и старалась о них не думать. Теперь я собиралась потратить их на то, для чего они и предназначались. Вряд ли кто-нибудь понял бы, как я смогла пойти на все это ради того, чтобы купить платье, но оно было мне необходимо. В моей жизни было очень мало такого, в чем я действительно нуждалась бы. Разумеется, были вещи, которые я хотела иметь, ведь все мы чего-нибудь хотим. Но это платье было мне необходимо для того, чтобы почувствовать себя… настоящей, что ли.

Тот мир, в котором я жила, и то, чем я занималась, вызывали у меня ощущение нереальности. Я очень часто испытывала отвращение к себе самой. А когда я развоплощалась из Хани в Еву и переставала делать вид, что в моем занятии нет ничего дурного, меня и вовсе охватывал страх. Мне начинало казаться, что я вот-вот исчезну, что мало-помалу Хани вытеснит Еву и однажды, очень скоро, я выйду из клуба и уже не стану Евой. По улице зашагает Хани. Хани займет мою квартиру, Хани отнимет у меня одежду, Хани заберется в ванну, Хани начисто отмоет мое тело, Хани будет сидеть в кресле, укутавшись в махровый халат, и курить сигарету за сигаретой, глядя куда-то вдаль. А потом Хани ляжет в постель и уснет. Утром Хани проснется и займется всеми теми делами, которыми обычно занималась Ева.

С каждым днем мне было все труднее становиться самой собой. Процесс превращения Хани в Еву занимал все больше времени. Мне было необходимо это платье — вещь, которой так нравилось любоваться Еве. Это платье, четки тети Мэвис, сумка дяди Генри и фотография, где я была снята с родителями и где мне было всего два года, — все это были предметы, которые что-то значили лично для меня, для Евы. Я поняла, что коллекционирую предметы, указывающие на то, что я существую на самом деле. Они служили мне своеобразным якорем и казались гарантией того, что я не исчезну.

Я толкнула дверь и вошла. Тихий звон колокольчика известил хозяйку о моем появлении. Стерва, которая в прошлый мой приход заставила меня плакать, перестала сворачивать на прилавке джемпер и подняла голову. На ее губах играла улыбка; предназначенная для высоко ценимого покупателя, переступившего порог ее райского уголка. Она меня узнала, я поняла это по тому, что она сразу же нахмурилась. Но почему-то ее губы не сложились в презрительную усмешку, а глаза не сузились. Быть может, она выжидала, пока я не подойду поближе, чтобы тотчас же разорвать меня в клочья? Но ведь она уже не могла этого сделать, верно? У меня были деньги. Я была ничем не хуже ее. Как бы она ко мне ни относилась, как бы она меня ни презирала, она будет вынуждена продать мне это платье.