Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов

опалу за царского шурина. Старик навсегда ушел из московского дворца, в котором ему пришлось столько жить и видеть с 1541 года, когда он стал государевым кравчим. Его удаление, однако, не повело за собой унижений для его сына князя Федора Ивановича. Князь Федор, получивший боярский сан еще в 1577 году, теперь, после пострижения отца, наследовал его первенство в боярском списке. Из Шуйских также никто не пострадал, и вообще никаких резких гонений за это время не было, если не считать опалы П. Головина[48].

Летописец рассказывает так, как будто после удаления И. Ф. Мстиславского боярская вражда не погасла: Шуйские продолжали «противиться» Годунову и «никако же ему поддавахуся ни в чем». Хотя виднейшие представители Шуйских, князья Василий Иванович и Иван Петрович, в то время (1585–1587) «годовали» на воеводствах, первый в Смоленске, а второй в Пскове, однако в Москве оставались их братья с Андреем Ивановичем во главе; они и «стали измену делать – на всякое лихо умышлять с торговыми мужиками». В точности неизвестно, что такое они умышляли и как противились Борису; во всяком случае, глухая ссора и скрытая вражда тянулись долго, более года, и разразились открытыми столкновениями только в 1587 году. К сожалению, и об этом столкновении мы знаем очень мало, и, сколько бы мы ни повторяли известнейших рассказов о том, как мирился и снова ссорился с Шуйскими Годунов, мы не уразумеем совсем точно сути дела и не разъясним с полной достоверностью смысла участия в этом деле «земских посадских людей». Очень важно то обстоятельство, что на этот раз, в 1587 году, боярская ссора была вынесена из дворца. Московское правительство желало скрыть от посторонних людей, что во время этой ссоры «в Кремле-городе в осаде сидели и стражу крепкую поставили»; но ведь и Грозный в свое время желал скрыть свою опричнину. Это было простое запирательство, в котором видели лучший способ прекращать неудобные разговоры. Нет ни малейшего сомнения, что в 1587 году в Москве произошло уличное движение, направленное против господства Годуновых. Это движение не удалось и повлекло за собой большой розыск. Главными виновниками смуты были признаны Иван Петрович и Андрей Иванович Шуйские. Как их, так и братьев их разослали в ссылку, а имущество конфисковали. Сообщников их, Колычевых, Татевых, Быкасовых и других, разослали по городам. Федор Васильевич Шереметев постригся в монахи не без связи с этим же делом. Простых «изменников», участвовавших в движении «мужиков-воров», пытали и шесть или семь человек казнили на Красной площади. Наконец, московский митрополит «премудрый грамматик» Дионисий и архиепископ Варлаам Крутицкий были сосланы в новгородские монастыри[49]. Это было очень крупное дело, захватившее все слои московского населения, от митрополита и знатного боярина до простых служилых людей, государевых и боярских, и до торгового посадского люда. Один ранний и ценный хронограф (не считая иностранных или позднейших известий) сохранил нам интересное указание на то, что именно могло соединить в одном движении столь разнородные общественные слои. Хронограф рассказывает, что митрополит Дионисий, кн. Иван Петрович Шуйский и другие вельможи «царевы палаты» вместе с московскими гостями и «купецкими людьми» учинили совет и укрепились «между собе рукописанием бита челом государю», иначе говоря, составили коллективное челобитье о том, «чтобы ему, государю, вся земля державы царския своея пожаловати: прията бы ему вторый брак, а царицу перваго брака Ирину Федоровну пожаловати отпустити в иноческий чин; и брак учинити ему царьскаго ради чадородия». Шуйские с Дионисием возбудили мирское челобитье о царском чадородии с тонким расчетом разорвать родственную связь Бориса с царем и тем лишить Бориса его главной опоры. Забота о благополучии династии должна была оправдывать их обращение к московскому населению и придавать вид благонамеренности земскому челобитью. Однако они ошиблись. Если бы Ирина была действительно бесплодна, челобитье имело бы смысл, но царица несколько раз перенесла несчастные роды, до тех пор пока родилась у нее в 1592 году дочка Феодосия. Как раз в то время, когда зрело это земское челобитье, направленное на сохранение династии и на погибель Бориса, царская семья сама искала средств помочь своему несчастью не только дома, но даже и в Англии, откуда в 1586 году послали царице Ирине доктора и опытную акушерку (obstetricem expertam at peritam, quae partus dolores scientia leniat). Невозможно допустить, чтобы надежды царской четы иметь потомство были утрачены уже в 1587 году; поспешное челобитье о разводе могло только оскорбить царя и непременно должно было показаться неуместным по своей преждевременности. Составители челобитья и зачинщики движения были отданы под следствие и обвинены в «измене» – термин, которым московские люди означали все степени непослушания властям. Первобытные формы тогдашнего розыска и суда охотно допускали доносы в число судебных доказательств, и потому от холопей Шуйских принимали всякие доводы на господ. Так создалось это дело об «измене» князя Ивана Петровича Шуйского. С разных сторон мы слышим рассказы об участии в этом деле уличной толпы. Одни рассказывают, что эта толпа хотела «без милости побита каменьем» Бориса, когда узнала о его покушениях на Шуйских; другие говорят о народном сборище около Грановитой палаты в те самые часы, когда бояре перекорялись у патриарха, призвавшего их с целью примирить. Если эта толпа и не покушалась на открытое насилие, если даже и не грозила им, то уже одно скопление народа на Кремлевской площади могло испугать московское правительство, всегда подозрительное и осторожное. В Кремле сели в осаду, а когда убедились, что опасность прошла, то жестоко наказали коноводов толпы. За что московский боярин разделывался ссылкой, за то простые «мужики-воры» платились своими головами[50].

К лету 1587 года в Москве уже не было опасных соперников Бориса. Старший Мстиславский, старшие Шуйские окончили свое земное поприще в опале и ссылке; они недолго жили в тех местах, куда их бросил царский гнев, и их скорая кончина подала повод к такой молве, будто их убили по наущению Бориса. Младшие же родичи сосланных и умерших бояр, Ф. И. Мстиславский и В. И. Шуйский с братьями (скоро возвращенные в Москву), наконец, молодые Никитичи не могли стать наравне с Борисом Годуновым, который был на деле и титуловался на словах «начальным боярином и советником царского величества». Не могли отнять у него первенства и те, которых возвышали взамен удаленных. Не говоря о людях второстепенной родовой и служилой чести, например о князьях И. В. Сицком, Б. П. Засекине, Хворостининых, о таких дельцах, как князья Ф. М. Троекуров и Ф. А. Писемский, – даже любимый дядька царя Федора Андрей Петрович Клешнин и знаменитые братья Щелкаловы, даже знатный родственник царский князь Иван Михайлович Глинский уступали