Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов

злодействах, насилиях, лукавстве и властолюбивых кознях; с другой – он сам видит и знает дела Бориса и сам чувствует, что одним необходимо надо сочувствовать, а другие должно осудить. Он верит в то, что нетление и чудеса нового угодника Димитрия – небесная награда за неповинное страдание, но он понимает и то, что подозреваемый в злодействе «рабоцарь» Борис одарен высоким умом и явил много «благодеяний к мирови». Как ни старается Тимофеев разрешить свои недоумения, в конце концов он сознается, что не успел разгадать Бориса и понять, «откуду, се ему доброе прибысть». «В часе же смерти его, – заключает он свою речь о Борисе, – никтоже весть, что возъодоле и кая страна мерила претягну дел его: благая, ли злая»[58].

Что в деятельности Бориса были черты, подкупавшие в его пользу общественное мнение, в этом вряд ли возможно сомневаться. Роль, выпавшая на долю Бориса в государстве, была чрезвычайно трудна, но симпатична. Судьбы страны попали в его распоряжение в ту минуту, когда правительство только что признало знакомый нам общественный кризис и решилось с ним бороться, чтобы «поустроить землю». Отмена тарханов и ограниченные права сделок на служилые земли – «для воинскаго оскудения», как мотивировала соборная грамота эти постановления, – были первыми мерами борьбы с кризисом. Установленные на соборах 1580–1584 годов, эти меры не могли принадлежать Борису, так как не он тогда пользовался влиянием, но когда он взял власть, они ясно указывали ему, что надо делать и о чем заботиться. Надобно было умиротворить страну, потрясенную политикой Грозного и экономическим расстройством, восстановить земледельческую культуру в опустевшем центре, устроить служилый люд на их обезлюдевших хозяйствах, облегчить податное бремя для платящей массы, смягчить общественное недовольство и вражду между различными слоями населения. В таком направлении и действует Борис. При нем правительство стремится усвоить более мягкие приемы действия и обращения. Сам правитель Годунов хвалится тем, что водворил везде порядок и правосудие, что «строенье его в земле таково, каково николи не бывало: никто большой, ни сильный никакого человека, ни худого сиротки не изобиди». Разумеется, это риторика, но очень знаменательно после оргий Грозного, что правитель вменяет в честь и заслугу себе гуманность и справедливость. Приветливость, мягкость и любезность Бориса в личном обращении засвидетельствованы многими современниками. Особенно характеристичен для него один жест, обратившийся у него в привычку, – браться за жемчужный ворот рубашки и говорить, что и этой последней готов он поделиться с тем, кто в нужде и беде. Эта привычная манера отмечена очевидцами Буссовым и Варкочем. При своем венчании на царство Борис в порыве чувства и, очевидно, неожиданно для всех вспомнил свой обычай: схватился за «верх срачицы» и сказал патриарху, что он «и сию последнюю разделит со всеми». Не любивший Годунова Авр. Палицын осудил этот «высокий глагол» как непозволительную выходку, которой никто не догадался «возбранить»[59]. Вопреки Палицыну, можно, однако, думать, что «светлодушие» и обходительность Бориса не были только лукавой личиной. И как правитель и как царь он много поработал для бедных и обиженных. Не нужно приводить общеизвестных мест из современных Борису писателей для доказательства того, что он широко благотворил, заботился о правосудии, защищал слабых, искоренял произвол и беспорядок. Искренний во всем, Тимофеев и в оценке Бориса оказался искреннее и внимательнее других писателей, составив обстоятельную характеристику правительственных достоинств Бориса. Перебирая грамоты Борисова времени, мы видим на самом деле частые льготы и пожалования. Сам Годунов приказывал о своей правительственной деятельности говорить (в 1591 г.), что он «что ни есть земель всего государства, все сохи в тарханех учинил во льготе: даней никаких не емлют, ни посох ни к какому делу». Хотя этим словам и нельзя верить в их буквальном смысле, но они гиперболически выражают действительную тенденцию Бориса к облегчению народных тягот. Особенно ясна была эта тенденция при воцарении Бориса, когда он служилым людям «на один год вдруг три жалованья велел дать», «а с земли со всей податей, дани, и посохи, и в городовые дела, и иных никаких податей имати не велел», «и гостем и торговым людем всего Российскаго государства в торгех повольность учинил». Трудно, конечно, решать, где в подобных мерах кончалась искренняя и серьезная забота о народном благе и где начиналась погоня Бориса за личным успехом. Но не подлежит спору, что под управлением Бориса, по согласному мнению современников, страна испытала действительное облегчение. Русские писатели говорят, что в правление царей Федора и Бориса Бог «благополучно время подаде»: московские люди «начата от скорби бывший утешатися и тихо и безмятежно жити», «светло и радостно ликующе», «и всеми благинями Росия цветяше». Иностранные наблюдатели также отмечают, что положение Московии при Борисе улучшалось, население успокаивалось и прибывало, упавшая при Грозном торговля оживлялась и росла. Страна отдыхала от войн и жестокостей Грозного и чувствовала, что правительственный режим круто изменился к лучшему. В этом, конечно, следует видеть крупную заслугу Бориса[60].

Однако положение дел было так сложно и запутано, что его нельзя было привести в порядок одной кротостью и щедростью. Мы знаем, как далеко разошлись интересы разных общественных групп и какая вражда легла между ними. Крупный и льготный землевладелец, монах-землестяжатель, средний и мелкий разоренный помещик, застаревший на частной земле крестьянин, гулящий человек, казакующий на Поле, – все это взаимные недруги, которых нельзя ни помирить, ни одновременно удовлетворить. Тройное жалованье одним, возвращение льгот и тарханов другим, прощение недоимок и даней третьим – это очень важные, но не коренные меры: они облегчали, но не исправляли положения, не уничтожали антагонизма. И сам Борис должен был понимать, что правительство не может угодить всем одинаково. Для достижения собственных целей, для поддержания порядка в стране и для сохранения боевых своих средств оно должно было, не сливая своего интереса с интересами одной какой-либо общественной группы, поддерживать каждую из них, когда ее стремления совпадали с правительственными, и, напротив, бороться с ними, когда их желания не соответствовали правительственным. Как ни велико было желание Бориса завладеть народным расположением и как ни шатко бывало иногда направление его политики в сложнейших проявлениях общественного кризиса, все-таки положение, в какое он поставил себя по отношению к различным слоям общества, далеко не всегда бывало примирительным[61].

Прежде всего в политическом кризисе, в отношениях Грозного к княжеской знати, Борис не мог, да вряд ли и желал, взять на себя роль примирителя и успокоителя. Он далеко не был другом и сторонником родословной знати, и эта знать, в свою очередь, не могла его любить. Хронограф 1616–1617 годов