Римская диктатура последнего века Республики - Нина Чеканова

Нам представляется, что Сулла стремился создать лишь видимость опоры на республиканскую традицию. Его диктатура и по форме, и по существу превосходила раннереспубликанскую. Обращение к республиканским нормам позволяло Сулле затушевать истинный характер власти: по существу, он сконцентрировал в своих руках полномочия магистратуры, народного собрания и сената.

Уже высказанные суждения об особом положении Суллы справедливы и в том отношении, что он опирался не только на правовые основы власти, но и на весь арсенал средств политической борьбы. Среди них немаловажная роль отводилась традиционным представлениям римлян о власти. В соответствии с римской республиканской традицией в полномочия магистрата, наделенного империем (тем более диктатора), включались сакральные функции. У Ливия есть ссылка на то, что для римлян «распоряжение диктатора всегда (являлось. — Н. Ч.) смыкавшим уста, как воля божества — dictatoris edictum pro numine semper obseruatum» (Liv., VIII, 34, 2, 3). Это было проявлением традиционной республиканской идеологии, в основе которой лежали сакрализованные понятия auctoritas, virtus, pietas. Сулла не просто использовал религиозную ауру, окружавшую персону диктатора, но придал этому фактору власти особое значение. Он носил несколько почетных прозвищ, которые, судя по сообщению Плутарха, были закреплены за ним законодательно в народном собрании (Plut. Sulla, 34). Его называли Счастливым (Felix), в греческих областях — тождественно любимцем Афродиты (Эпафродит). Более того, это прозвище Сулла распространил даже на своих детей, назвав их Фавстом и Фавстой (Plut. Sulla, 34; Vell., II, 27, 4; Арр. В. С., I, 97). Он акцентировал сознание римлян на особых отношениях с миром богов: после победы над консульской армией Г. Норбана в 88 г. воздал благодарность богине Диане и посвятил ей источники близ Капуи (Vell., II, 25, 4); благодарность за свои победы в войне с Митридатом он возносил богам Аресу (Марсу), Нике (Победе) и Афродите (Венере) (Plut. Sulla, 19); пытался, видимо, провести параллели между собою и Ромулом — легендарным основателем Рима, что было не без сарказма воспринято его политическими противниками (Sail. Hist. frr. amplior., Lep., 19; ср.: Lep., 77).

Следует думать, что пропаганда особого отношения с богами должна была нести важную идеологическую нагрузку. Мы согласны с мнением С. Л. Утченко о том, что Сулла разработал специфическую концепцию счастья, направленную на закрепление в сознании римлян идеи его личного превосходства. Это была действительно целая концепция, которая, по словам Плутарха, позволила Сулле все свои успехи приписать богам, объяснить их своим счастьем и даже добровольно отказаться от власти: его вера в особую связь с миром богов превосходила даже веру в его дело (Plut. Sulla, 6; 34; ср.: Арр. В. C., 1,104). Однако мы не можем принять тезис С. Л. Утченко о том, что Сулла таким образом демонстрировал презрение к системе традиционных римских добродетелей. Решая грандиозные задачи реставрации республики и восстановления авторитета сената, Сулла неизбежно должен был обращаться к традиционным религиозно-этическим и сакрально-правовым нормам. Мы уже говорили в гл. 2.1 о том, что он провел серию законов, направленных на укрепление религиозно-нравственных основ и общественного порядка. Он вел храмовое строительство, например, обязался восстановить Капитолийский храм, сгоревший в 83 г. во время его второго похода на Рим (Тас. Hist., III, 72; ср.: Арр. В. С., I, 86)[42]. Сулла верил в предсказания и пророчества, в оракулы и талисманы (Plut. Sulla, 6; 9; 27; 37; Vell., II, 24, 3). Более того он, возможно, был посвящен в Элевсинские таинства (Plut. Sulla, 26; ср.: Арр. В. С., I, 83; 105).

Нам представляется, что отношение Суллы к сакральной традиции во многом носило демонстративный и пропагандистский характер. В его реальной практике прослеживается значительная доля скепсиса. Он, разумеется, не был «религиозным фанатиком». Некоторые его действия можно даже охарактеризовать как преступные по отношению к сакральному праву. Им была нарушена священная линия померия и дважды введена армия в Рим. В ходе войны с Митридатом он опустошил священные рощи близ Афин и греческие храмы Зевса в Олимпии и Асклепия в Эпидавре, реквизировал сокровища Дельфийского святилища Аполлона (Diod., XXXVIII, 7; Plut. Sulla, 12, 58; Paus., IX, 7, 4). Некоторые авторы не считают возможным говорить о принудительных реквизициях Суллой средств греческих храмов. У нас нет оснований не доверять традиции, т. к. она устойчиво отражает сложившуюся при Сулле систему его отношений с подвластными территориями.

Несовместимыми с сакральными республиканскими нормами античные авторы представляли пренебрежение Суллой институтом брака и постоянную моральную развязность (Plut. Sulla, 2; 35; 36), манипулирование ради династических интересов основами брачных отношений (Plut. Sulla, 33, 1—6; Pomp., 9). Необоснованная жестокость (Plut. Sulla, 14, 5) и нарушение обязательственных норм (Plut. Sulla, 30, 3—5) также расценивались древними как отступление от традиционных отношений fides и pietas. Тем не менее все эти примеры не могут, на наш взгляд, считаться доказательством сознательного противопоставления Суллой своей личности и своего поведения религиозно-этическим нормам. Как мы показали в гл. 1.2, в условиях кризиса римской civitas и гражданских войн такое поведение не являлось исключительным.

Нам представляется, что отношение Суллы к сакральной сфере в целом вполне соответствовало сложившейся практике и апеллировало к чувству долга со стороны рядового римского гражданства по отношению к победоносному полководцу, со стороны сулланских ветеранов и корнелиев — по отношению к патрону, со стороны официальной власти — к носителю высшего империя.

Такой же смысл придавался, по-видимому, и политике организации общественных мероприятий. Сулла организовывал массовые раздачи продовольствия, общественные пиры (Plut. Sulla, 35) и зрелища. В честь победы над самнитами и Телезином им были учреждены цирковые игры под названием «Сулланские победы — sub eius nomine Sullanae Victoriae» (Vell., II, 27, 6, 6—7; ср.: Арр. В. С., I, 99). За время сулланской диктатуры было проведено несколько триумфальных действ, связанных не только с победами самого Суллы (Арр. В. С., I, 101), но и его соратников, например Гнея Помпея (Liv. Per., 89; Арр. В. С., I, 80). О пропагандистском характере этих триумфов недвусмысленно говорил Плутарх. Рассказывая о триумфе Суллы, он подчеркивал, что участники торжественного шествия провозглашали его «спасителем и отцом — σωτήρ καί πατήρς (Plut. Sulla, 34, 1, 6). Показательна история, рассказанная Плутархом, о предоставлении триумфа Помпею: ссылаясь на противозаконность подобной акции, Сулла выступал против, но, поняв, что римляне ожидают этого триумфа, в конце концов согласился. Данный пассаж содержит, на наш взгляд, еще один нюанс. Возможно, диктатор узнал о возникшем среди воинов Помпея недовольстве своим полководцем и даже о их намерении расстроить триумфальное шествие. Таким образом, триумф Помпея нисколько не затмевал славы самого Суллы, напротив, мог создать вокруг Помпея скандальную ситуацию (Plut. Pomp., 14).