Психология женского насилия. Преступление против тела - Анна Моц

В описанном выше случае примечательно то, что начало возникновения травм совпало с повысившейся подвижностью Харриет, выражавшей в конкретных действиях свою все возраставшую независимость от матери. Трудности, с которыми Грейс сталкивалась в ходе дифференциации ее самой и ее ребенка, и ощущение ужасающего и потенциально неуправляемого процесса сепарации стали особен, но интенсивными, когда дочь начала ползать. Для матерей, склонных к насилию, характерно то, что в ходе сепарации и индивидуации они сталкиваются с серьезными трудностями — в условиях взаимоотношений как с их матерями, так и с их дочерями. Грейс казалось невыносимым то, что ее ребенок мог теперь, по крайней мере физически, отдалиться от нее. Возможно, данный новый этап в развитии Харриет болезненным образом напомнил Грейс о более раннем опыте неожиданной разлуки с дочерью и об оборвавшейся связи с ней. Действительно, акт непосредственного причинения вреда ребенку или фальсификация симптомов его болезни, предположительно, имевшие место в виде необъяснимых проблем с дыханием у ребенка, возможно, были попыткой Грейс утвердить свою власть над дочерью и претендовать на ее тело. Подобное поведение выразило враждебное отношение матери к физической и эмоциональной обособленности дочери и попытку Грейс размыть границы между собой и ребенком, которого она считала частью себя.

Когда нападению в случаях FII подвергаются девочки, происходящее ясно иллюстрирует лежащий в основе психологический процесс идентификации между матерью и ребенком, а также неспособность распознать факт сепарации и дифференциации и достичь в дальнейшем договоренностей. Приглашение третьей стороны, медицинских специалистов, участие которых требуется чтобы защитить ребенка, может быть бессознательным признанием необходимости вмешательства и символической попыткой заручиться помощью и защитой отсутствующего отца. Несмотря на опасность и отчаяние, очевидные в случаях FII, подобный призыв представляет собой решение проблемы, хоть и неадаптивное и разрушительное: мать не знает, как ей относиться к своей маленькой дочери и как защищать ее от своих собственных фантазий ее убить. Данная точка зрения не отрицает способности матери осуществлять насильственные действия в отношении своего ребенка, который, как и сама мать, рассматривается в качестве надлежащей цели для нанесения травм и мести, становясь одной из немногих областей, где мать может осуществлять контроль и управление. Тем не менее существует определенная двойственность, заключающаяся в претворении в жизнь этих фантазий убийства и в бессознательном запросе на контейнирование, понимание и контроль. Стремление женщины сохранять все в тайне черпает свою силу и эмоции в страхе быть обнаруженной, а также в бессознательном желании такого обнаружения и того, что за ним может последовать признание и понимание. Этот мотив может быть сокрыт даже от самой склонной к насилию матери, которая, столкнувшись с реальностью, способна отрицать свою роль в инициировании и фальсификации симптомов у своего ребенка. Этот масштабный самообман служит для того, чтобы защитить ее от признания насилия в ее собственных действиях.

Критерии для определения FII

Дифференциальный диагноз

Главной проблемой для специалистов, занимающихся случаями защиты детей или работающих с подозреваемыми в нанесении детям физических увечий, является сложная клиническая картина FII, сложность также составляет идентификация этого состояния, которая обычно обусловлена как состоянием здоровья ребенка, так и рассказом матери о нем. В определенном смысле можно провести аналогию с ситуацией сексуального насилия над ребенком, когда предметом тщательного изучения являются психологические и физические травмы, а в некоторых случаях психическое состояние предполагаемого преступника может быть исследовано на предмет признаков склонности к педофилии. Диагноз FII имеет преимущество перед диагнозом MSBP, поскольку для симптомов FII был создан статус «обособленного» симптома, при определении которого ссылаться на состояние сознания преступника не обязательно. Это позволяет изучить травмы ребенка такими, какие они есть, независимо от изучения психологического профиля личности матери, хотя впоследствии и он может стать важным объектом для исследования.

Рассмотрение клинического состояния матери требует участия специалистов, обладающих навыками отслеживания и оценки сложных психологических состояний у взрослых. Свидетельства медицинского характера могут незаметным образом сдвигаться от внимания к насилию, перенесенному ребенком, к психологической «болезни», от которой страдает мать, что может отражать тенденцию к патологизации и оправданию женского насилия и рассмотрению материнского насилия как продукта болезни, а не как проявления агрессии. При переходе от диагноза MSBP к определению FII происходит некоторое отклонение от восприятия данного состояния как психиатрической патологии в сторону уголовной и моральной плоскости рассмотрения действий матери. Тем не менее психологические нарушения у матерей, которые совершают преступления, обусловленные FII, могут быть весьма серьезными и требовать идентификации, профилактики и лечения, а не наказания.

Существует множество трудностей, неразрывно связанных с определением случая FII, и необходимость в подтверждающих я независимых доказательствах имеет первостепенное значение. На практическом уровне выявление FII является, как известно, трудным, и риск постановки ложного диагноза и недооценки «подлинной» или органической болезни у ребенка также велик. Существует еще одна проблема, заключающаяся в том, что для обнаружения скрытого материнского насилия может потребоваться использование скрытых средств и методов исследования, что порождает этические, а также технические трудности для специалистов-практиков.

Понимание полной картины первертной и разрушительной динамики, присущей FII, может привести к насильственному разлучению матери и ребенка, которое, хотя внешне и выглядит жестокой мерой, может фактически иметь важное значение для обеспечения физического и психического выживания ребенка. На определенном уровне мать, осознавая свои собственные ограничения, будто символически просит о том, чтобы право оказывать уход за ребенком было от нее отчуждено, чтобы защитить таким образом своего ребенка от своих собственных порывов убить его. Медоу ярко описывает случай MSBP, в котором мать давала ребенку токсичные дозы соли, что привело к его смерти. Вскрытие показало умеренную эрозию желудка, указывавшую на прием внутрь опасных для здоровья веществ. Узнав о результатах этого исследования, мать ребенка написала врачам, поблагодарив их за заботу, а затем предприняла попытку суицида (Meadow, 1977). Связь между ее гомицидными и суицидальным и побужден иями была явной. Сначала она совершила ряд атак с целью убить своего ребенка, а затем обернула эту ярость против себя, пытаясь совершить суицид. Смешение в восприятии матери ее собственного образа и образа ее ребенка ясно видно на примере последовательности событий. Альтернативным