Психология женского насилия. Преступление против тела - Анна Моц

возможно предоставить только в стационарных условиях… Лечение было продлено в двух из трех случаев, и потребовалось почти два года, прежде чем семьи стали считаться достаточно безопасными, чтобы вернуться к привычному образу жизни… Важнейшим фактором для изменения была способность родителей, особенно матерей, состоявшая в том, чтобы, сталкиваясь с собственными деструктивными чувствами и испытывая переживания зависимости, как от персонала, так и от других людей, они могли сохранять свою целостность.(Kennedy, 1997, р. 126)

Судебная психотерапия, а также индивидуальные и семейные терапевтические подходы, применяемые в больнице Касселя, предлагают основу для понимания FII и формирования терапевтического подхода к лечению матери, совершившей насилие, нацеленного на то, чтобы помочь ей распознать свои глубинные проблемы. Психодинамическое лечение такой матери способно обратиться к тому агрессивному и депривированному внутреннему ребенку, который скрыт в ней; облегчение процесса признания этого покинутого с пренебрежением и разрушительного аспекта может помочь женщине осуществлять свои материнские функции и сформировать представление о своем собственном ребенке как об отдельном субъекте.

Выводы

Концепция MSBP сохраняет некоторую долю прикладной полезности, хотя ее диагностическая обоснованность остается под вопросом. По-прежнему важным остается описание тех форм материнского поведения, при котором потребности матери удовлетворяются посредством использования и злоупотребления ее ребенком. Термин «диагноз» менее полезен, чем понятие вредоносного поведения, расположенного в континууме других форм насилия в отношении детей и нарушенных способов обращения с ними. Суть описанной в настоящей главе формы насилия в отношении детей и ее связь с различными мотивациями в сознании преступника была закреплена в термине «сфабрикованное или искусственно вызванное заболевание». Тем не менее может существовать некая клиническая целесообразность в сохранении понятия об определенном нарушении психики у матери, при этом отбрасывается возможность его использования в юридическом плане в суде. Даже после пересмотра терминологии тесная взаимосвязь между телом ребенка и внутренним повреждением матери остается главной особенностью данной формы насилия.

Понимание мотивации матери с точки зрения психологии должно быть всесторонним, также оно должно признавать существование у матерей агрессивных импульсов в адрес их собственных детей. Было высказано возражение против этого, заключавшееся в том, что подобное понимание мотивации в действительности может быть использовано для искажения истины, для оправдания женщины-насильника путем сведения к минимуму ее агрессии и представления ее в качестве жертвы. Этот упрек в некоторой степени основывается на ложной дихотомии, согласно которой роли жертвы и насильника считаются абсолютно взаимоисключающими. Данное возражение поднимает важный вопрос: возможно ли, что чрезмерное внимание к психологической уязвимости матери или опекуна может отвлечь внимание от их агрессии и потенциальной опасности? Психологическая модель, в которой подчеркивается связь между агрессией и пережитым насилием, позволит понятным образом показать эти взаимосвязи и объяснит, почему получается так, что поврежденные и подавленные женщины могут представлять опасность для детей, переходя из состояния жертвы в состояние агрессора. Данная модель вполне может встретить сопротивление, отчасти по причине сильного влияния идеализации материнства.

Отрицание женского насилия очевидно на примере готовности признать факт наличия психологического расстройства у женщин до такой степени, что их виновность и агрессию перестают замечать. Но важно иметь в виду, что мать является преступницей, совершившей насилие по причине своих собственных психологических нарушений или неудовлетворенных потребностей, что она либо сфабриковала симптомы, либо нанесла травмы ребенку, чтобы вызвать болезнь в соответствии с ее собственным внутренним сценарием. Следует попытаться выявить характер этого внутреннего повествования, чтобы защитить ребенка и помочь матери (если существует возможность того, что ребенок останется с ней). Для того чтобы защита детей была эффективной, важно признать возможность совершения женщинами насильственных действий. Как отмечает Вэллдон: «Обществу было чрезвычайно сложно признать, что женщины могут совершать в отношении детей сексуальное или какое-либо иное насилие, и это оставило детей без защиты» (Welldon, 1996, р. 177); это отрицание и этот «заговор молчания» распространяются также и на профессионалов.

Существует драматический элемент, касающийся сценария FII, который заключается в том, что в какой-то момент мать становится в высшей степени важным и ценным человеком в том отделении медицинского учреждения, где ее тревоги и здоровье ее ребенка воспринимаются всерьез. В таком случае отделение медучреждения становится сценой театра, на которой разыгрываются собственные нерешенные эмоциональные драмы матери, и ее ребенок в этой ситуации становится средством для достижения цели. FII имеет сильные параллели с самоповреждением, при котором психические конфликты буквально воплощаются и разворачиваются во плоти. При FII тело ребенка используется матерью как ее собственное и насилие направлено как против нее самой, так и против ее ребенка. Ее мышление конкретно, и она как соматизирует свою психологичекую боль, так и проецирует это на своего ребенка, — либо в фантазии (сфабрикованные симптомы), либо через физическое насилие преодолевая телесные границы и намеренно вызывая у ребенка болезненное состояние.

Чтобы понять эту и другие формы насилия в отношении детей, необходимо рассмотреть и разработать концепцию символической функции этих действий и значения их выполнения для матери. Коммуникативная функция материнского физического насилия иногда может быть установлена по отклику представителей уполномоченных организаций и служб на предполагаемый факт насилия. Психические конфликты матери могут находить свое отражение в разделении мнений внутри команды, члены которой могут так и не справиться со своей задачей, заключающейся в том, чтобы признать противоположные аспекты личности женщины. Когда даже возможность насилия не может быть принята специалистами по защите детей и смежным вопросам, опасная ситуация может сохраняться. Временами только лишь наличие видеодоказательств может выявить эту первертную и опасную форму насилия. Я полагаю, что вторжение в частную жизнь, производимое путем скрытого наблюдения, которое, несомненно, вступает в противоречие с этическими соображениями, является меньшим злом, чем потенциально смертельно опасное жестокое обращение с ребенком. В руководящих принципах. изложенных в статье «Защита детей, чье заболевание было индуцировано либо сфальсифицировано другим лицом» (Department of Health. 2001), об использовании скрытого наблюдения написано ясно, со ссылкой на Закон «О следственных полномочиях» 2000 г., принятый с целью обеспечить применение следственных полномочий в соответствии с правами человека. Эти полномочия подразумевают использование методов скрытого наблюдения в рамках специальных операций. В случае с FII, по причине этических соображений, прежде чем подобный шаг будет предпринят, должны быть выдвинуты серьезные подозрения относительно возможности насилия. Однако в конечном счете способность отказаться от идеализированных представлений