Между прочим… - Виктория Самойловна Токарева

успела у него спросить: он всерьез называет брежневскую эпоху прекрасной? Довлатову так не казалось. Эта эпоха обошлась с ним сурово. Она его измызгала и выдавила из страны.

Сейчас другое время. Свобода. Но что-то ушло безвозвратно. И без этого «что-то» трудно дышать. Не дышится.

В последнем своем интервью Говорухин сказал, что ему неинтересно жить. Не потому что он перешел в другую возрастную категорию. Нет. Талантливые люди старыми не бывают. Просто исчезла легкость и бескорыстная дружба между людьми, когда собираются шумные компании и никто не думает о деньгах, а просто радуются жизни здесь и сейчас.

Творцу необходимо признание. Признание – это допинг. Для некоторых допинг – власть. Почти для всех допинг – деньги. Для половины страны допинг – водка. А для писателя допинг – успех, когда его книгу хотят читать и перечитывать.

Попробую применить пушкинские тезисы к Довлатову.

И долго буду тем любезен я народу,

Что чувства добрые я лирой пробуждал,

Что в мой жестокий век восславил я Свободу

И милость к падшим призывал.

Сергей Довлатов пробуждал чувства добрые – это безусловно. Его герой пьет, фарцует, и тем не менее его любишь. К нему не пристает грязь, как не пристает она к бриллианту. Бриллиант остается драгоценным камнем в любой помойке.

Второй тезис: восславил свободу.

Сергей Довлатов не лез на баррикады, но он презирал власть и ее представителей. Вся проза Довлатова пронизана насмешкой над жестоким веком. Именно поэтому творчество Довлатова оказалось таким востребованным. «Если литература занятие предосудительное, то мое место сидеть в тюрьме».

Милость к падшим. Положительные герои – алкаши. Михал Иваныч («Заповедник»), Жбанков («Компромисс») – это люди, пребывающие на самой нижней ступени социальной лестницы. Но сколько симпатии к этим персонажам. Милость к падшим в прямом смысле этого слова.

Жбанков говорит: «Да я хоть сейчас в петлю. Я боли страшусь в последнюю минуту. Вот если бы заснуть и не проснуться… Вдруг это такая боль, что и перенести нельзя…»

Довлатов отдает эти мысли Жбанкову, но очень может быть, что это его собственное размышление.

Что такое книга? Это слепок души писателя. Если автор злой – это заметно. Бунин был злой. А Чехов – нет. И это отражается в книгах.

Я не хочу сказать, что Бунин хуже Чехова. Злые тоже талантливые. Талант не зависит от характера. Талант – всегда талант.

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,

К нему не зарастет народная тропа…

Эти слова в какой-то степени относятся к Сергею Довлатову. Его четыре тома – это памятник нерукотворный. Он создан не руками, а талантом и трудом.

Народная тропа слегка зарастает со временем. Находятся критики, которые снижают роль Сергея Довлатова в литературе. Я никого не осуждаю. Каждый вправе думать так, как ему думается.

Я с ними не согласна. Я считаю, что душа Сергея в заветной лире прах переживет и тленья убежит.

Сергей Довлатов открыл новую страницу исповедальной прозы, прямого разговора с читателем. Автор создает впечатление простоты, но понять его может только человек, равный ему.

Довлатов умер рано.

Я не представляю себе старого Пушкина, и старого Лермонтова, и старого Есенина, и Маяковского, и Моцарта.

Довлатов все успел. Он написал главное о своем времени. Он просверкнул, как фейерверк.

Взлетела ракета в небо и рассыпалась великолепным огненным кустом.

Разве этого мало?

Поздняя любовь

Валя

У Владимира Войновича было три жены.

Первая – Валя Болтушкина. Простая деревенская девушка. Работала маляром на стройке. А Володя в те далекие времена работал плотником на этой же стройке.

Володя окончил ПТУ (профессионально-техническое училище), овладел профессией плотника-краснодеревщика и даже не догадывался о своем высоком предназначении.

Его родители недооценивали сына. Отец – журналист, мать – учительница. Культурные люди. Им почему-то казалось, что Володя не способен к умственной работе. Пусть работает руками. Плотник – как раз для него.

Почему родители не видели в своем сыне яркие задатки? Может быть, потому что Володя плохо рос, был маленького росточка и казался им недоделанным? Трудно сказать. Было другое время, другие нравственные ориентиры. Сталинская эпоха, людей сажали и уничтожали, и лучше было не высовываться, быть мелким винтиком. Легче затеряться и уцелеть. Отец-журналист это хорошо понимал.

Володя Войнович оказался хорошим плотником. На стройке его ценили.

Валя Болтушкина – круглолицая, милая, без амбиций. «Женское счастье – был бы милый рядом, ну а большего ничего не надо».

Валя родила мужу двоих детей: девочку и мальчика. Марину и Павлика.

Жили бедно. Володя каждое утро подходил к окну и рассматривал свои штаны: не протерлись ли они на заднице? Я об этом уже писала, приходится повторяться. Но что делать? Из песни слова не выкинешь.

Однако бедность, почти нищета не мешали Володе искать себя на литературном поприще. Он стал ходить в литературное объединение при Клубе железнодорожников, сокращенно ЦДКЖ.

Туда же впервые пришел и Булат Окуджава, которого никто не знал.

Володя запомнил самые первые стихи Булата:

Однажды Тирли-Тирли, Тирли-Тирли

Напал на Дугу-Дугу, Дугу-Дугу,

И долго Тирли-Тирли,

И долго Дугу-Дугу

Долбали понемножечку друг друга.

Я думаю, «дугу-дугу» – это фагот, а «тирли-тирли» – флейта. Как талантливо! Все были молоды, искрили, и жизнь казалась бессмертной.

Володя начал писать свою повесть «Мы здесь живем». Его первым редактором и наставником стал его друг Камил Икрамов.

Камил – бухарский еврей. Высокий, благородный, значительный. Было очевидно, что он – узбек и при этом еврей. Две крови слились и подружились в его облике.

Отец Камила – знаменитый революционер, был расстрелян в тридцать восьмом году. Ни за что. Тогда это было нормально.

Отец – личность неординарная, и Камил унаследовал эту высоту.

Володя писал главы повести, Камил пропускал его прозу через свое сито, и в результате появилась повесть. Я не знаю, как она сейчас читается молодыми. Я ее восприняла как глоток солнца.

У Володи Войновича было голодное военное детство, нищая молодость, но все это не омрачило его восприятия жизни. Оно было радостным, солнечным, ироничным и глубоким при этом.

В писателя Войновича поверил Александр Твардовский. А может, даже влюбился в его талант. И в него самого.

Володя той поры – маленький, большеглазый, волосы дыбом, море юмора, улыбка от уха до уха. И сквозь все это просвечивает чистая душа, прозрачная, как родник, многогранная, как бриллиант.

Володя стал работать на радио.

В